Чистая речка
Шрифт:
– Здесь нет ошибки? Мне кажется, не будет решения. Не может быть отрицательного ответа.
Математичка ужасно не любит, когда ее уличают в ошибке. Или пусть не ее саму, пусть авторов учебника. Лучше сделать вид, что никто не заметил ошибки, иначе потом у нее настроение испорчено на весь урок, и она будет бубнить, ругаться, наставит плохих отметок. Мне, в принципе, все равно, какие у меня оценки, от этого ничего не зависит. У нас не хвалят за пятерки и не ругают за двойки и тройки. Но я не люблю получать незаслуженные двойки.
– Да? –
– Да нет. – Маша опять улыбнулась, не обращая внимания на Серафимин раздраженный тон, и я обратила внимание, какая у этой девочки приятная улыбка. – Просто нашла ошибку. Я права?
– Права, права… Еще тебя на мою голову не хватало… Мало мне умников и дебилов… Одни ничего не хотят, другие умнее всех… Что, Аркадий, тебе конкурентка пришла? Не будешь уже самым умным? Если не считать Лизы…
Серафиме иногда как будто доставляет радость взять и стравить всех в классе – отличников с двоечниками, отличников между собой, домашних с детдомовскими. Она начинает говорить нарочно, лишь бы кто-то заорал от возмущения или треснул кого-нибудь – ведь Серафиму не треснешь. И ведь она при этом не злая. Я могу отличить злого по природе, по сущности своей, от нормального человека. Так вот, Серафима – нормальная, просто любит яркую жизнь, конфликты на пустом месте, наверно, ей без этого скучно – годами одни и те же формулы, графики, одни и те же ошибки и тяжелые темы, которые в результате не знает никто, а сдавать должны все, причем на положительную оценку.
После алгебры Маша не ушла со всеми остальными, а осталась с нашей компанией. Я не стала ничего говорить, но Алёхина, прибежав, как обычно, и завидев рядом с Веселухиным новую девочку, тут же к ней задралась:
– Тебе чё надо? Вали давай!
– Даш, Даш… – Веселухин попытался урезонить свою подружку, но та только разошлась, видя, что никто ее не поддерживает.
– Нет, ну а чё? Это кто такая?
– Это новенькая, успокойся! – сказала я. – Маша, давай отойдем в сторону, я тебе все объясню.
– Объясни, объясни! Давай, давай, откуда такая взялась, пришла еще, кому ты тут нужна, пришла… – завелась Алёхина, и очень мне напомнила нашу повариху, которая старше Дашки раза в три или больше, но точно так же заводится и никак не может остановиться. В это время у нее могут гореть котлеты или макароны, трещать, дымиться в кастрюле, а она бубнит и бубнит, ругается и ругается: «Пришли, сидят, жрут, никак не нажрутся, не наготовишь на вас, жрут, жрут… Чтоб вас разорвало когда-нибудь!..» Руки в боки встанет, живот вперед, и говорит, говорит. Потом устанет и уйдет. А все уже сгорело.
Веселухин послушал-послушал Дашку и тоже поплелся за нами, широко загребая ногами, за ним – Гоша, за Гошей – Артем. В результате Алёхина осталась одна,
– Дура! Ты мне рукав порвешь!
Наверно, ему было интереснее с новенькой. Или со мной.
– Ты откуда? – спросил Веселухин.
– Из Москвы, – ответила Маша.
– Что, из Москвы уехали, чтобы тут жить? – удивился Гоша.
– Ну да, разве так не бывает? – засмеялась Маша.
– Не бывает, – покачала я головой. – Что тут интересного? Все, наоборот, в Москву всегда едут.
– А что в Москве интересного?
– Ты чего? – Мальчики наперебой заговорили, как маленькие, пытаясь доказать, что они в курсе про все – и про Москву, и вообще – про клубы, про машины, про разное, о чем они сами толком не знают, слышали или видели по телевизору…
Они учатся со мной в одном классе, Веселухин даже старше, ему уже давно пятнадцать исполнилось, но они как будто младше меня на несколько лет. Говорят глупости, не понимают очевидных вещей, могут сами себя выставлять в дурацком свете.
Маша не смеялась над ними и как-то совершенно спокойно слушала глупости, которые они говорили, как будто даже с симпатией.
– А правда, почему вы переехали? – спросила я.
– У нас здесь бабушка… – Маша нерешительно остановилась. – Она…
Вообще-то лучше не рассказывать ничего такого, чем потом тебя же могут и пнуть. Наши – народ жестокий, а уж домашних точно никто жалеть из нас не будет.
– Ясно, – побыстрее сказала я.
– Да, и просто мама давно хотела переехать куда-нибудь в маленький город, хотя бы на пару лет, пока мне не поступать в институт.
– Здесь тоже можно учиться! – заржал Веселухин. – На маляра!
– Паш… – я пихнула его.
– А чё? Мы же пойдем…
– Ты пойдешь, а другие не пойдут.
– Кто это другие? Ты, что ли? Ну-ка, ну-ка, и куда ты будешь поступать?
– В военное училище, отстань!
Маша смотрела на нашу перепалку, а мне не то чтобы было стыдно, нет. Веселухин ведь свой, все равно он мне ближе, чем незнакомая домашняя девочка, но… Мне вдруг на миг захотелось быть с ней. Не с нашими. И не захотелось, чтобы она пересела завтра к кому-то еще.
После уроков наши все побежали на автобус. А я задержалась, собирала рассыпанные карандаши. Собирала и думала – ехать обедать или взять в столовой хлеба и не ехать. На улице похолодало, идти потом на занятие пешком, спешить, и обратно потом еще возвращаться.
– Ты что, не едешь со всеми? – спросила меня Маша.
– У меня занятия.
– Да? – Маша заинтересованно посмотрела на меня. – А чем ты занимаешься?
– Рисованием и танцами.
– Здорово. Я, может, тоже на танцы пойду. Я в Москве занималась. А с рисованием у меня не очень. А сколько стоят занятия, не знаешь? – Маша спросила и осеклась.