Чистая речка
Шрифт:
– Для нас бесплатно, поэтому я не знаю, – спокойно сказала я. – А вообще, кажется, тысяча в месяц, как-то так.
– Дорого… – протянула Маша. – Но я спрошу у мамы.
Интересно, ей это действительно дорого, или она специально сказала, зная, что у меня-то вообще денег нет?
– Ты пойдешь в столовую обедать? – спросила она.
– Да, наверно… – как можно небрежнее ответила я. Не говорить же, что в детском доме нас бесплатно кормят обедом, а здесь не расплатишься, дорого очень?
– А хочешь, к нам пойдем? Я только сейчас маме позвоню,
– К вам?.. – Я замялась. – Не знаю…
Да, я хотела пойти, я тут же заставила себя признаться. Иначе меня начало бы взрывать, я знаю такое. Врешь себе, и самой становится плохо, неприятно, тягостно, пока не признаешься: да, я боюсь. Или – да, мне нравится Веселухин, нравится, как он смеется, как ловко ловит мяч на физре, как смотрит на меня – нравится, и мне обидно, что он запирается с Алёхиной в подсобке, что она потом виснет на нем, но я с ним в подсобку не пойду. Почему? Пока себе честно не могу ответить, сама не понимаю, наверно.
– Пошли! У нас точно что-то есть на обед, хотя бы суп есть наверняка. Мам, – Маша чуть отвернулась с телефоном. – Можно, я с девочкой из класса приду? А ты нас покормишь? Хорошо. Пойдем, – обернулась она ко мне.
– Нет, я, наверно, не пойду.
– Почему?
Это сложно объяснить даже себе, а уж Маше – невозможно. Почему? Потому что я не хочу себя чувствовать нищенкой, детдомовской, так, наверно. Хотя наши девочки очень любят заводить романы с домашними мальчиками. С ними интереснее во всех отношениях, они не такие ужасные, как многие наши мальчики. Каждый день моются, хорошо, чисто одеты, умненькие, не так тупо шутят, многие вообще не матерятся.
– А кем работает твоя мама?
– Мама? Переводчик, она переводит и научные статьи, и сказки.
– С английского?
– Нет, с венгерского.
– С венгерского? – удивилась я.
– Ну да, – Маша улыбнулась. – Очень редкий язык.
– А ты можешь что-нибудь по-венгерски сказать?
– Я? – Маша улыбнулась и посмотрела на меня удивленно и – нет… не то чтобы снисходительно, но так, как я смотрю на Любу. – Я не знаю венгерского, это очень трудный язык… – дружелюбно объяснила она.
Мне от ее милого дружелюбия стало совсем неловко, и я побыстрее спросила:
– А что же она здесь будет делать?
– Да то же, что и в Москве. Переводить. Все ведь можно по Интернету. Перевела, отослала материал, вот и все, деньги получила. Она и в Москве дома работает.
Я обратила внимание, как Маша сказала «работает» и не поправилась. Я уже поняла – ее бабушка болеет, они из-за нее сюда приехали и уедут, когда та поправится. Но я не стала ничего говорить и спрашивать.
– Пойдем, – Маша взяла меня под руку. – Это удобно, не переживай! У меня очень хорошая мама.
– Я помню, – кивнула я.
Маша удивленно на меня посмотрела.
– Я же видела вас на рынке. Мы с Веселухиным грибы продавали. А вы с мамой у нас их купили.
– Это была ты? А мне казалось, девочка младше была…
– Я. И Пашка.
– А то-то мне казалось – все ребята как будто
Что, интересно, она хотела спросить? Часто ли мы торгуем на рынке? Или какие у нас с Веселухиным отношения?
– У нас романа нет, – поспешила объяснить я.
– Да? А мне кажется, он так на тебя преданно смотрит.
– Преданно? – засмеялась я. Такое неожиданное замечание. Говорит как будто по-русски, но на другом языке. Из наших никто бы так не сказал, мысль не пришла бы такая в голову.
– Да, преданно и с восхищением. Ты просто не видишь.
Зато я вижу другое, могла бы сказать я, но не стала пугать Машу подробностями нашей жизни. Для домашних детей многое из того, что происходит у нас, – просто другой мир.
Например, несколько дней назад окотилась наша кошка, которая живет в столовой и ловит мышей. Несколько девочек из седьмого класса взяли котят и понесли в поселок. Там одного, белого-белого, на рынке все-таки продали, остальных никто покупать не хотел, они их бросили на дороге. Жалко было, но все равно наша повариха грозилась их утопить. А так – выживут как-нибудь. Мы ведь выживаем. Потом девчонки на вырученные деньги купили какую-то дурь, траву, накурились и ночью им было так плохо, что воспитатели вызвали «скорую», девчонок забрали в больницу, положили под капельницу. А нас всех наказали.
У нас такое правило: если кто-то один провинится, неважно – украдет что-то и об этом узнают, напьется, будет курить в открытую или нюхать дурь, – наказывают всех. Отбирают телефон и не пускают в город ни под каким видом, даже на занятия. Кроме меня, еще несколько человек занимаются в школе дополнительно. Веселухин с мальчиками ходит на футбол, девочки – на рукоделие, рисование и танцы вместе со мной. Я сначала не могла выбрать между рукоделием и рисованием, но рисовать оказалось интереснее, чем шить фартуки и панамки.
Маша взяла меня под руку.
– Пойдем, расскажешь мне заодно, что у вас за система с подсчетом оценок. Я слышала, математичка говорила…
Я покорилась – довольно необычное для меня состояние. Обычно я делаю так, как хочу. Наверно, просто я сама хотела с ней пойти.
Дом Машиной бабушки оказался очень старым, хотя на вид еще крепким, даже симпатичным, с хорошим большим садом, в котором сейчас несколько яблонь были еще обсыпаны яблоками, поздними, значит. У нас на территории уже все яблоки упали, и мы их давно съели.
Машина мама вышла с нами поздороваться, довольно внимательно на меня взглянула. Что она, интересно, скажет, когда узнает, кто я? Что детдомовские – не лучшая компания для ее дочери?
– Привет, – сказала Машина мама.
– Мам, это Руся.
– Какое интересное имя. А полностью – Руслана?
– Нет, – засмеялась я. – Полностью Елена Николаевна. Просто фамилия Брусникина.
Мы с Машей прошли на небольшую кухоньку, заставленную банками, склянками, кастрюлями, и сели было за стол.