Чистая речка
Шрифт:
– Ага, – вздохнул Веселухин.
Я, неожиданно для самой себя быстро перекрестившись, зашла в калитку, звонка у них не было. Постучала в дверь. Пока ждала, что мне откроют, огляделась. Уже вечерело. В доме загорелся свет. В саду было так хорошо. С одной яблони еще не собрали яблоки, и они не попадали – самые крепкие, круглые, с красными бочками яблочки держались на ветках. На пожухлой траве было тоже много яблок. Дорожки усыпаны листьями. Вдалеке я увидела бочку, разрисованную красками – с глазками, улыбкой… Наверно, Маша разрисовала.
Дверь открылась.
– А! –
Я так и осталась стоять под дверью. Постучать? Объяснить? Машина мама через некоторое время снова открыла дверь:
– Я думала, что я жестокая и несправедливая, что не разрешаю Машке с тобой общаться. Просто я что-то сразу в тебе почувствовала. И была права. Чтобы ни разу, ни полраза к ней не подходила на пушечный выстрел, ясно?
Я кивнула. Не было никакого смысла говорить, что я тут ни при чем. Еще хуже бы было. Может быть, когда-нибудь все переменится, но не сейчас. Все поправимо, кроме смерти. Я это точно знаю и любому могу объяснить.
Я шла по дорожке к калитке, и у меня было четкое ощущение, что кто-то смотрит на меня из окна. Ну кто? Маша, конечно. На дорожке сидел белый пушистый кот с рыжими подпалинами и смотрел на меня долгим взглядом ярко-оранжевых глаз.
– Я не виновата ни в чем, – негромко сказала я коту.
Тот, распушив огромный хвост, не оборачиваясь на меня, грациозно пошел по тропинке к бочке, коты не бегают по траве, тем более по грязной земле, боятся замочить и испачкать лапы.
– Что? Что тебе сказали? – увидев меня, Веселухин тут же выскочил из-за дерева.
– Сказали, какой хороший мальчик, пусть еще что-нибудь сопрет.
– Что, так и сказали? – удивился Паша.
Я лишь вздохнула. Отсутствие чувства юмора – практически непреодолимое препятствие, чтобы мне полюбить кого-то. Вот у того актера в кино, хоть он и мог бы быть моим отцом или даже дедушкой – не знаю точно, сколько ему лет, такое чувство юмора…
Я знаю, что сценарии пишут другие люди, а актеры только произносят чужой текст. Но произнести можно по-разному! Тот актер говорит ничего не значащие слова, совсем несмешные, если их прочитать, но это так смешно, и не просто смешно, а светло. Ведь смешно бывает и от очень неприличных вещей. Рисуют попу и смеются. Дашка рассматривает, как неудачно, по ее мнению, скроены половые органы у Артема, и потом лопается от стыда и смеха, рассказывая это. И так далее.
А тот актер и рож никаких не корчит, и ничего неприличного не говорит, но я всегда смеюсь, и потом мне на душе становится ясно и легко. Хотя сам сериал очень глупый, ни о чем, о ненастоящей какой-то жизни, ненастоящих людях, у которых нет проблем, и они сами их себе придумывают и долго-долго о них говорят.
– Паша, пообещай мне, что больше ничего для меня лично ты красть не будешь, хорошо? И лучше вообще не кради. Ты помнишь вторую дорогу на развилке перед поворотом к нашему детскому дому, знаешь, куда она ведет, да?
– Знаю, –
– Конечно! Ты не такой дурак! Там сидят дураки, а ты самый умный. Украл у Маши куртку и спрятал ее в шалаше, про который никто, ну никто не знает! А в школе мне теперь как быть? Подумали на меня, не на тебя. Ты, кстати, на каком уроке ее спер?
– На последнем, просто перед Машкой пробежал, взял и быстро в пакет положил. Я пакет, знаешь, сколько такой большой искал! – горделиво сказал Веселухин.
– М-м-м… – я покачала головой. – Да ты что! Смотрите, какой Паша молодец! И где же ты его нашел?
– Не надо так со мной разговаривать, – процедил Паша. – У меня и гордость есть. Пакет я у физкультурника попросил. В нем мячи лежали.
– Мальчики – дебилы, – подытожила я. – Не только ты, не переживай. Отставание на пять лет. Нет, на семь. У тебя разум как у Васи, Любиного друга, а ему семь лет. А он сам – как новорожденный. Зубы, кстати, тоже не любит чистить, как и ты. Пообещал Любе, что на Новый год обязательно почистит, сделает ей подарок.
Веселухин не нашелся что сказать. Шел, грустный, рядом, и только очень серьезно взглядывал на меня время от времени. Как же он мне нравится, когда молчит. Но ведь так нельзя? Нельзя же только любоваться мальчиком и целоваться с ним все свободное время?
В школу идти было практически бесполезно – шестой час, вряд ли Серафима сидит в школе так поздно. Она обещала меня прикрыть, почему-то я поверила ей. Я хотела, чтобы она уже сегодня узнала, что все нормально, куртка нашлась. У меня было ощущение, что Машина мама не станет звонить Серафиме, не такой она человек. Ну что, завтра собирать в школе линейку (наш директор любит такие линейки, на которых вручают грамоты и обычно говорят о чем-то хорошем), заставлять Пашу выйти вперед и перед всеми сказать, что украл он, по глупости, а вовсе не я?
Я подумала, не посоветоваться ли мне со священником, как поступить в такой странной и сложной ситуации… Но представляю, что бы подумал отец Андрей, услышав эту странную и путаную историю, особенно после того, как я почему-то очень боялась, чтобы они не решили, что я могу у них что-то взять. Сама не знаю, откуда у меня тогда появилась эта навязчивая мысль. Ведь я еще не знала, что произошло. А Паша к тому времени уже украл пальто. И я как-то почувствовала это – ведь люди-то другие уже думали, что я – воровка.
– Паш, как мне теперь в школе быть, не подскажешь? – спросила я своего кавалера, который ненароком опять взял меня за руку.
Паша только отмахнулся и выматерился. А мне сразу его рука показалась липкой и холодной. И даже не из-за мата. Я освободила руку.
– Да пожалуйста, пожалуйста! – стал горячиться Веселухин. – Я завтра всем скажу, директору скажу, Серафиме…
– Еще Песцову скажи лично, – подсказала я. – А то ему очень беспокойно рядом со мной на английском сидеть. Вдруг украду у него что-нибудь. Новые штаны. Или линейку с калькулятором. Нет, лучше все-таки айфон. У меня же нет теперь телефона.