Чистая сила
Шрифт:
Веранда и комната Никонова выходили на противоположную сторону от входа; мы обогнули корпус, прошли по узкой, с поломанным асфальтом и поросшей жесткой травой дорожке, и я указал Коробкину на ту часть веранды, где располагалась дверь Никонова. К самой дорожке подходил кустарник, окаймлявший довольно широкое пространство, засаженное низкими деревцами; и если наблюдать за верандой, то лучше было стоять где-нибудь меж близкими к кустарнику деревьями. Я сказал об этом Коробкину.
— Я посмотрю, — проговорил он, сделав четкий жест рукой, и, раздирая
— Видно, — сообщил он мне, став у дерева. — Пятое окно справа?
— Да, кажется, — отвечал я, не будучи полностью уверен. — Я когда поднимусь, то с веранды укажу.
— Понял, — сказал он, направился ко мне и встал напротив; кусты разделяли нас.
— Я тебе подам знак, — сказал я, но, подумав, добавил: — Или сам смотри, по обстоятельствам.
— Понятно, — сказал он, но не очень уверенно.
Я кивнул ему и пошел по дорожке. У угла я обернулся: он смотрел мне вслед, наклонив голову набок, и ленточки вяло свисали с полей.
Поднявшись на веранду и посмотрев вниз, я не сразу заметил Коробкина; то есть я бы его вообще не заметил, если бы он сам не вышел на открытое место. На голове его не было шляпы, в руках — тоже. Он помахал мне, а я показал на дверь старика. Он сделал мне знак, что понял. Я постучал в дверь.
Я ошибся, полагая, что процедура открывания будет такая же, как и в прошлый раз: дверь раскрылась быстро и решительным движением. Никонов был в костюме «тройка», белой рубашке и галстуке в крупный горошек. Я невольно смутился, но, скорее, не такой перемене в нем, а своему такому неторжественному виду, тем более что он оглядел меня всего быстрым взглядом. Вообще в каждом его движении теперь была четкость и энергия, а сам он выглядел как хозяин какого-нибудь дипломатического приема.
— Ну-с, — сказал он, сведя ладони лодочкой, — будем считать, что началось.
Я стоял, ничего не отвечал и чувствовал себя неуютно. Чувствовал же я себя так потому, что неожиданному изменению внешности хозяина соответствовали изменения в комнате: кровать была аккуратно застелена покрывалом без единой морщинки, стол теперь стоял в центре и блестел отполированной поверхностью, на столе — ваза с фруктами: яблоками и персиками; все источники света были включены: люстра, бра на стене и ночник на тумбочке; у стола два стула, и еще два рядом у стены. Но самое главное, и это мне сразу бросилось в глаза, проем двери ванной комнаты был занавешен тяжелой портьерой — это и было, судя по всему, моим укрытием.
Он указал мне на стул у стола, сам сел напротив.
— Я знал, что вы придете. Я не ошибся, — проговорил он с наклонением головы. — А только, если помните, я еще просил о человеке, чтобы вы…
— Уже, — сказал я и повел рукой в сторону окон. — Внизу, под верандой.
— А-а, прекрасно, — он опять наклонил голову. — Тем более.
Он щелчком сбил невидимую пылинку с поверхности стола; при этом лицо его выразило озабоченность.
— Пыль, видите ли, как ни борешься… — обратился он ко мне. — Ну, да ладно. Значит, вы готовы.
Он встал, подошел к портьере и осторожно отодвинул ее; она оказалась из двух половин, хотя издали это нельзя было заметить; собственно, и вблизи тоже. Там, где половины сходились, с тыльной стороны, они были скреплены бельевыми прищепками — двумя, примерно в десяти сантиметрах друг от друга. Он пояснил мне, что это для наблюдения, так как меж ними был незаметный просвет. Сразу за портьерой стоял на мягком коврике стул, а рядом, чуть сзади — табуретка, и на ней стакан с жидкостью оранжевого цвета; стакан прикрыт листком бумаги.
— Это если захочется пить, — отвечал он на мой недоуменный взгляд. — Ведь неизвестно, как долго… Апельсиновый сок, свежий, я туда и лед положил, — он потрогал стакан, — еще холодный. Надеюсь, вам здесь будет удобно. Только свет, конечно, придется погасить. А так… Думаю, будет удобно.
— Удобно, — подтвердил я. — Вполне. Моему приятелю на улице будет не так удобно.
— Да? — сказал он озабоченно. — Это может быть. Хотя, можно и ему… что-нибудь вынести. Я, право же, не знаю, но… может, персик?
— Нет, персика не надо.
— Так, может, воды. У меня есть бутылка воды. Правда, не охлажденная.
— Нет, и воды не надо. Ничего не надо. Это я так.
— Хорошо, хорошо, — он помахал рукой в знак согласия. — Вам виднее.
Несколько помявшись и потирая пальцы, он сказал:
— Вы бы… попробовали. Лучше сейчас примериться, чтобы потом… без затруднений. Вы садитесь, а я выключу свет и отойду к столу, а вы посмотрите, хорошо ли видно.
У меня не было желания «примеряться», и я всем своим видом это нежелание показывал. Хотя теперь, когда я пришел, а Коробкин стоял под верандой, выдерживать характер было довольно непоследовательно. Я сел на стул.
— Можно поближе подвинуть, — заботливо суетился возле меня старик, — чтобы не сгибаться, а то спина устанет.
«Уж помолчал бы», — досадливо сказал я себе, а вслух:
— Ничего. И так хорошо.
— Нет-нет, лучше все-таки придвинуть, — не унимался он. — Я здесь пробовал, но не учел ваш рост. И скрепки выше передвинем. Вот так. А стул не скрипит? Вы попробуйте.
Я попробовал.
— Вот видите, — обрадовался он, — можно будет и позу поменять. Только все-таки лучше бы осторожно. Сами понимаете — всякий звук… Теперь гасим свет, и я удаляюсь.
Он подошел к столу и сел на свой стул.
— Ну как — хорошо? — сказал он в мою сторону и пересел на другой стул. — А теперь?
— Видно, — отозвался я, едва заглянув в щель.
— А так? — сказал он опять.
Я снова приблизил лицо к щели, но не увидел старика, а только стол и стулья. Тогда я пальцем поддел портьеру, увеличивая угол обзора: старик стоял возле кровати, выставив перед собой ладонь и помахивая ею, как бы корректируя.
— Нет, нет, — сказал он, — руками нельзя, — заметно. Только не прикасаться. Только не прикасаться.