Чистая сила

Иманов Михаил Алиевич

Я подумал о Никонове, вспомнил, как открывал мне дверь и как закрывал ее за мной, и вспомнил глаза его сквозь узкую дверную щель.

— Я не смогу, — проговорил я, ожидая, что Ирина Аркадьевна будет меня убеждать в обратном.

Но она не стала меня ни в чем убеждать, а проговорила задумчиво:

— Понятно.

Разговор наш дальше не продолжался. Я решительно встал, время прогулки Мирика уже подступило, и нужно было спешить.

— Ты вот что, — сказала мне у калитки Ирина Аркадьевна, — ты мне корпус назови и номер комнаты.

— Зачем вам?

Она улыбнулась невесело:

— Мало ли что.

До поворота улицы я шел

быстро и заставил себя не оглядываться, но чувствовал, что Ирина Аркадьевна смотрит мне в спину.

5

Однажды, размышляя о своей излишней подверженности сомнениям и беспокойству, я вывел — отчего спокоен мудрый. И понял, что все зависит от высоты (расположения) точки, с которой смотришь на события. Понятно, что любое событие, так или иначе нас касающееся, вызывает ответную реакцию. Реакцией этой могут быть сомнения и беспокойства, которые, в свою очередь, составлены из различных человеческих чувств: печали, гнева, страха, и прочее. И дело все в том, что человек не умеет соизмерять величину своих чувств со значимостью происшедшего, ведь и обида, невежливость соседа может представляться как мировая трагедия. Показательный пример — зубная боль. Так разболятся зубы, что, кажется, все бы отдал, чтобы перестали, что все остальные твои проблемы — пустяки разрешимые, только бы это разрешилось. А стихнет боль — словно и не было.

Но это пример относительный, показывающий только, как маленькое, но острое, в какой-то момент перекрывает собой все остальное.

Все же зависит от высоты точки, с которой смотришь. Представим себе, что человек сидит за столом, а площадь стола — как бы вся площадь его жизни, и предположим, что жизнь выражена на нем мозаикой, сложенной из камешков-событий, и человек может видеть всю свою жизнь разом: от рождения до смерти. Берет он событие, пусть и незначительное, но которое есть, а значит, и камешком в мозаику вставлено, — берет и рассматривает его в общей картине, и так далее. И пусть ощущение это от него острое и болезненное, пусть в эту самую минуту оно кажется главным — мудрый отдаст ему ровно столько чувств, сколько оно заслуживает относительно общего, и не больше. И все потому, что он смотрит на мозаику с высоты (скажем, собственного роста). Но если он посмотрит на событие, приблизив глаза к самому «камешку», то, кроме «камешка», ничего больше не увидит — ни связей, ни значимости, потому что при очень близком взгляде даже самая маленькая соринка может представляться необъятной стеной.

Конечно, это пример идеальный, и никто не может обозреть всей своей жизни сразу. Но мудрый, на то он и мудрый, так умеет строить свою жизнь, так складывать «камешки», чтобы не оставалось пустот.

Так я вывел спокойствие мудрого, и — так же я и отверг его. Может быть, и есть такие идеальные мудрецы, но холодом веет от этой мудрости, холодом горного ледника, который величествен, но бесполезен. Можно смотреть на жизнь, как на мозаику, можно еще выше поднимать точку, так высоко, что вся мозаика представится маленьким однородным камешком. Но если ты имеешь право смотреть на какое-то тебя касающееся событие, как на пустяк, не заслуживающий больших душевных усилий, то ты не имеешь права смотреть на него так, если оно хоть самым маленьким краешком касается другого. А ведь всякое событие, с тобой происходящее, хоть как-то касается другого.

…На больших часах главного корпуса, когда я подошел, показывало половину шестого —

Мирик должен был быть еще на прогулке. Но когда на мой стук, после долгой паузы, голос Леночки ответил: «Войдите», и я вошел, первым, кого я увидел, был Мирик. Он сидел в кресле прямо напротив двери, и весь вид его говорил (так мне показалось сразу), что он не отдыхает, а ждет. В первую минуту, не ожидая его здесь увидеть, я растерялся: хотя цель моего прихода была невинна, но все-таки я шел к его жене, зная об его отсутствии и именно желая его отсутствия. Я так растерялся, что чуть было не сказал: «Вы здесь?» Я этого все-таки не проговорил, но, видимо, лицо мое пересказало несказанное, потому что улыбка его ответила: «Как видите».

Леночка сидела на кровати, и взгляд, который она подняла на меня, был виноватым. В руках она держала носовой платок и то расправляла его на коленях, то комкала опять.

— Чем могу?.. — проговорил Мирик, не меняя позы, не предложив мне сесть и холодным тоном. Я заметил, что Леночка при этом дернула на него глазами.

Я вздохнул и все не знал, с чего мне начать. Он терпеливо ждал.

— Я был у Ирины Аркадьевны, — сказал я наконец, — там нет Марты, и я хотел спросить у вас…

Я не докончил, а он, подождав, проговорил прежним тоном:

— Что же вы хотели спросить у нас?

— Я хотел спросить, — сказал я, еще чувствуя неловкость, но уже с раздражением, — где она?

То, что Мирик «играл роль», было очевидным, как и очевидно было то, что он намеренно отложил свою прогулку.

— А не кажется ли вам, молодой человек, что вы ошиблись адресом? — проговорил он, неотрывно глядя на меня, но как бы закрытым взглядом, то есть он смотрел, но глаза его были чем-то внутри защищены от моих.

— Мирик! — воскликнула Леночка и скомкала платок.

Все было ничего, и я допускал его такой тон в создавшейся ситуации, но «молодой человек» меня как-то сразу взвинтило:

— Нет, я не ошибся адресом, — сказал я отчетливо и всем своим видом показывая, что только сдерживаюсь. — Я пришел точно по адресу. И я хочу знать: где Марта?

Брови Мирика поползли вверх так мощно, что казалось — не будь им преграды, они ушли бы на затылок; он расцепил пальцы на животе и, помогая себе руками, завел ногу за ногу.

— А не кажется ли вам, — начал он и остановился; я ждал, но он не выговорил «молодой человек», а продолжил: — Не кажется ли вам, что это слишком, что это, в конце концов, невежливо. Вы видите, что мы не хотим… но продолжаете настаивать. Можем же мы иметь свой покой?!

— Вы можете иметь «свой покой», — сказал я, упирая на последнее. — Я понимаю, как он вам дорог. Но я вас хочу предупредить: если что-нибудь случится, то это для вас не пройдет даром.

— Что случится? — быстро сказала Леночка, и голос ее прозвучал почти плачуще.

— Что случится? — повторил за ней Мирик, выпрямляясь в кресле.

Откуда я мог знать, что случится? Но нужно же было что-то говорить, тем более что внутри у меня все распалилось, и, уже не думая о своем праве допрашивать и их праве не отвечать, я выкинул руку вперед, по направлению к Мирику, и почти выкрикнул:

— Преступление!

— Как! — сдавленно воскликнула Леночка, и платок с ее колен упал на пол.

Мирик поерзал своим большим телом в кресле, как бы намереваясь встать, но не встал, а как-то неудобно сел боком, подогнув одну ногу под себя и выставив другую; носок мягкой туфли высоко выгнулся, и на сгибе образовались толстые морщины.