Чистилище для грешников
Шрифт:
К нему никто не подбежал. Сквозь застилавшие глаза слезы он увидел, что в его сторону даже не обернулись. А лектор продолжал делиться своими мыслями и догадками с дисциплинированными слушателями.
Рыдания Петра перешли в обычный плач, и от всего этого он почувствовал, что совершенно обессилил. Его сейчас можно было взять голыми руками, а щелчком пальца отправить в нокаут. Он не знал, как это приятно плакать, потому что слезы на глазах у него появились впервые в жизни.
Отдышавшись, Петр с трудом поднялся на ноги и пройдя между столиками, уселся на корточки у стены. Дядька, похожий на попа, покосился на него, помедлил и не торопясь
– Причастись, – коротко бросил поп, и показал глазами на стакан.
Петр машинально опрокинул водку в рот, не почувствовав ни запаха, ни вкуса и принял вилку с огурчиком. Откусил половину и протянул остаток дядьке. Тот молча сунул огурец в банку, после чего отвернулся от Петра, краем уха прислушиваясь к лектору, продолжавшему вещать.
Примерно через полчаса, в течении этого времени Петр не сменил позу, привалившись между столов к стене, сидевший в углу человек встал на ноги и посматривая на наручные часы, прошел в темноту, в которой Петр рассмотрел вход в клетушку. На ушедшего никто не обратил внимания. И Петр, обострив слух, услышал, как любитель точного времени возился впотьмах с ящиком, что-то делал под потолком, потом замер на минуту и уронив ящик, зашуршал одеждой и захрипел, будто его удавили. Но и на эти шумы никто не обратил никакого внимания.
Петр не вытерпел и прошел к дверному проему, в котором скрылся человек. Напрягая глаза, он рассмотрел, что любитель точного времени висит растопырив руки и ноги, на едва видимой веревке, тянущейся от его шеи к потолку. Петр чуть не вздрогнул, заметив последнюю конвульсию повесившегося. Ему не было страшно, просто неприятно.
Постояв немного у проема, Петр вернулся на свое место, между двумя столами, но сел не на корточки, а на один трех из стульев, за соседним столом, стоявшим в трех метрах от поповского. Он всегда старался следовать пословице, что каждый по своему с ума сходит.
Лектор продолжал излагать свое видение мира. Публика внимательно его слушала. Обстановка была нормальная, как в самом обычном дурдоме.
– Он ловит секунды, – неожиданно тихим голосом сказал поп. – Каждый день подвешивается на секунду позже. Думает, что поймает момент, когда по настоящему откинет копыта, – и поп хихикнул: – Дурилка картонная… – и отвернулся от Петра.
А Петр сидел и сидел за столом, иногда прислушиваясь к тому, о чем говорил невероятно выносливый оратор. Ему здесь нравилось. Он только сейчас понял, что именно искал, мотаясь по всему городу.
Пройдет время и он освоится. Возможно даже выступит. Хотя что ему сказать? Здесь все грешники и его прошлые дела навряд ли кого заинтересуют. Так что и говорить Петру было не о чем. От одного присутствия среди своих на душе стало легче. И не потому, что не один он на свете такой мерзавец, просто человек общественное животное и не выживает без себе подобных.
Часть вторая. Грешники
Глава восьмая
– Стол-то дьявольский, – негромко бросил поп Петру, когда тот подперев ладонью голову, приготовился слушать оратора.
– Почему? – не понял Петр.
– По кочану, – хмуро ответил мужик, похожий на попа, и равнодушно отвернулся
Петр смутно вспомнил про монастырь и про свои уставы в монастыре, но угрюмого соседа, тем более посочувствовавшего ему стаканом водки, больше спрашивать не стал. Однако и место не сменил, решив, что ему ничего не грозит. Ну что может напугать человека, прошедшего самые различные виды смерти и не сумевшего умереть? Только мучения или боль, перед тем, как проснуться на своей кровати.
Незаметно для себя Петр задремал: отрицательный потенциал переполнивший чашу его терпения усталости соединился в неожиданно обретенным положительным покоем, превратив все эмоции в нуль.
Проснулся как обычно дома в кровати. Бодро отбросил одеяло и, вспоминая вчерашнюю находку, трусцой побежал на кухню кипятить воду и есть сайру. Быстро покончив с завтраком, оделся и помчался к заветному подвалу. К его сожалению на толстых проушинах оббитой оцинкованной жестью двери, ведущей под двенадцатиэтажный дом, висел полупудовый амбарный замок. Петр покрутился, в поисках какой-нибудь железки, которая могла послужить отмычкой, но ничего не обнаружил. Тогда он почти бегом вернулся домой, прихватил плоскогубцы, несколько больших гвоздей, отвертку и даже полотно от ножовки по металлу.
Замок не поддался отмычкам, поэтому Петр стал медленно пилить полотном дужку замка. Хорошо еще, что вход в подвал скрывала лестница ведущая в подъезд. А наверху беспрестанно хлопала дверь, в которую каждые десять секунд кто-то входил или выходил. Его никто не видел, если бы специально не заглянул вниз. А то не миновать бы Петру встречи с бдительными старушками и в конечном итоге с работниками домоуправления или милицией.
Полотно оказалось слабым, а усилия Петра слишком мощные: через минуту тонкая полоска металла хрупнула и развалилась на несколько кусков. Петр чертыхнулся и плюнул себе под ноги. На дужке громадного замка блестела едва заметная царапина.
И только сейчас он вспомнил про свои пилки с алмазным покрытием. Словно спринтер ринулся снова в свою квартиру. Торопясь, трясущимися руками, вытащил пилки из дырки от сучка в шкафу и прибежал назад. Вот сейчас дело пошло быстрее: пилка заметно стала углубляться в толстое железо, хотя нагрелась так, что пальцам было больно. Петр дул на нее, стараясь охладить, и нетерпеливо продолжал работу.
Минут через десять он проник в подвал, плотно прикрыв за собой дверь. В помещении было темно как в глубокой пещере – ни лучика света, лишь сверху доносились стуки и ворчание двигателей подъемника лифта. Посветив зажигалкой, Петр с отчаянием обнаружил захламленный подвал, с толстым слоем пыли на полу и обширные полотнища паутины, свисавшей сверху. Нигде не было видно ни малейшего признака вчерашней чистоты и порядка, о которых он только сейчас вспомнил. Какая-то мебельная рухлядь кучей валялась в дальнем углу, а на потолке торчали три пустых электропатрона, со стеклянными хвостиками разбитых ламп.
Петру стало нехорошо. Он медленно развернулся и вышел на улицу, к противному свету и людскому гомону. Постояв минут пять в глубоком раздумье, решил прийти сюда часам к двум дня, может быть к этому времени что-нибудь измениться. А пока решил прогуляться до Казанского вокзала, отыскать там хотя бы тех самых бомжей, с которыми провел вечер в вытрезвителе, а сейчас, очевидно, собиравшихся грабить поезд. На встречу с блондинкой он не рассчитывал. Ему самому было не понятно: зачем он ее искал?