Чистилище
Шрифт:
— Мария… она была права насчет вестника несчастья…
— Она… — Я запнулся, не в силах произнести ни слова.
— Мертва, — прошептал Риккардо и горько повторил: — Мертва.
Одетый в гражданское майор подошел к нам. Это был рослый, крепкий мужчина, на левой щеке которого красовался багровый шрам.
— С девчонкой произошел несчастный случай, — сказал он по-итальянски. — Попала шальная пуля. Мне очень жаль, синьор Бальданелло.
Не веря своим глазам, я смотрел то на майора, то на Риккардо. Постепенно я осознал, как получилось, что Риккардо вернулся именно в это время. К тому же у меня накопились
— Ты привел этих людей, Риккардо?!
— Да, — тихо ответил он. — Это было мое задание.
— Кто тебе его поручил?
— Как кто? Австрийцы, конечно.
Майор вытянулся передо мной по стойке «смирно». В своей разбойничье-гражданской одежде он выглядел скорее странно, нежели подтянуто.
— Майор фон Роттек, гренадер его величества кайзера, — сказал он по-немецки.
Я ничего не ответил. Стоя посреди трупов и глядя на безжизненное тело Марии на руках у Риккардо, я не испытывал никакого желания заниматься пустой вежливой болтовней. Я лишь бегло взглянул на майора, потом снова на Марию, не в силах поверить, что жизнь ушла из нее. И вдруг мне показалось, что ее ноздри еле заметно шевелятся, что веки будто подрагивают. Я потер ладонью глаза, которые пытались сыграть со мной такую злую шутку. Но я вновь заметил слабое подрагивание крыльев носа и век. Я быстро вытянул руку и задержал ладонь совсем близко от ее лица. Я почувствовал дыхание девушки, совсем слабое, но регулярное.
— Она жива! — громко воскликнул я, так что, наверное, было слышно в Борго-Сан-Пьетро. — Мария жива!
Мария действительно дышала, но ее жизнь висела на волоске. Пуля сидела глубоко в ее груди, возле сердца, однако в отряде майора фон Роттека не было врача. Риккардо побежал в деревню, чтобы спросить совета у бургомистра Кавара, и узнал, что в городке Пеша, приютившемся у подножья горы, должен быть врач. Риккардо взял лошадь убитого капитана Ленуа и поскакал в Пешу, в то время как я ухаживал за Марией. Если это, конечно, можно назвать ухаживанием. Она находилась без сознания. Дыхание было поверхностным. Девушка словно спала, но этот сон в любую минуту мог стать вечным. Я пытался уговорить себя, что так будет лучше для Марии, легче. Она не чувствовала боли, и, если ей суждено умереть, едва ли можно было бы придумать смерть лучше. Но в этом я не чувствовал утешения. Я не хотел, чтобы Мария умерла.
Уже смеркалось, когда Риккардо вернулся вместе с врачом, который сразу взялся за лечение. Спустя десять минут он с бледным лицом вышел из палатки, где лежала Мария, и сказал:
— К сожалению, ничего нельзя сделать. Пуля засела слишком близко к сердцу, чтобы ее вытащить. Если я решусь на это, вероятность того, что она не переживет операции, будет высока.
— А если вы не решитесь, доктор? — спросил Риккардо.
— Она умрет, — тихо ответил врач.
— Тогда сделайте операцию Марии немедленно!
Врач покачал головой.
— Я не могу… Я не вправе взять на себя такую ответственность.
Риккардо пристально посмотрел ему в глаза.
— Если вы не сделаете Марии операцию, вы больше никогда
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что убью вас, здесь и сейчас!
Казалось, врач будет молчать бесконечно. На его лбу выступил пот, хотя вечер был довольно прохладный.
— Хорошо, я сделаю это, — наконец ответил он. — Но я снимаю с себя всякую ответственность. Мне нужна горячая вода и чистые полотенца. В деревне есть одна женщина, которая немного разбирается во врачевании. Она часто помогает при родах. Теперь вы должны мне помочь. Ее зовут Маргарита Стораро.
Мы отправились искать женщину, но она, к нашему удивлению, пришла добровольно. Возможно, не последнюю роль сыграло имя доктора, который пользовался признанным авторитетом у жителей Борго-Сан-Пьетро. Риккардо и я ждали снаружи, пока врач и повитуха занимались Марией.
У меня была сотня вопросов к Риккардо, но я не вымолвил ни слова. Это была таинственная сцена. Пока в палатке боролись за жизнь Марии, неподалеку сидели люди майора, кричали и уплетали ужин.
Я не обращал внимания на время, которое текло, словно песок сквозь пальцы. Потом из палатки показался уставший врач, он был похож на привидение: пустой взгляд, слипшиеся пряди волос на лбу.
Когда он не отреагировал на наши яростные расспросы, Риккардо схватил его за плечи и сильно встряхнул.
— Что с Марией? Как у нее дела?
— Пулю я вытащил, — глухо произнес врач, словно не веря в свой успех. — Мне все-таки удалось сделать это…
— Мария жива?
— Да, она жива.
Риккардо и я уже хотели вздохнуть с облегчением, но тут врач добавил:
— Но я не знаю, сколько еще она продержится.
Риккардо вновь встряхнул его.
— Что это значит, доктор?
Врач взглянул на палатку, из которой только что вышел.
— Она очень слаба и потеряла много крови. Боюсь, ей осталось жить несколько часов.
— Так помогите ей! — требовал Риккардо. — Что вы стоите здесь и прохлаждаетесь?
— Я сделал все, что было в моих силах. Вы можете мне угрожать, пытать меня или даже убить, синьор, но большего я не в состоянии сделать для этой девушки.
У меня в горле застрял ком, я почти не мог дышать.
— С Марией можно поговорить?
Врач покачал головой.
— Она еще не отошла после операции, она так слаба, что может не проснуться вообще.
Мы с Риккардо нерешительно подошли к палатке и заглянули внутрь. Мария, освещенная масляной лампадкой, лежала совсем спокойно, как на кладбище. Голова ее была повернута набок. Я взглянул на нее, и мое сердце сжалось. Повитуха вышла из палатки, поклонилась доктору и исчезла в темноте. Я приблизился к врачу и положил ему руку на плечо.
— Вы все сделали великолепно, доктор, я благодарю вас за это. И простите наше несдержанное поведение! Это из-за…
Голос отказал мне, но слезы на моих глазах были красноречивее слов. Врач пожал мне руку и отправился к лагерному костру, чтобы подкрепиться.
Риккардо уселся по-турецки у палатки. Я присоединился к нему и услышал, как он тихо произнес:
— Это мое наказание. Я не заслужил иного, Всевышний. Но зачем ты у меня забираешь Марию?
— Наказание? — спросил я. — За что? Может, за то, что вы учинили и из-за вас погиб Ленуа со своими людьми?