Чистильщик

Клив Пол

Прокатиться до дома было бы неплохо, учитывая, что это предоставило бы мне шанс попробовать пару вещичек, которые я еще не проделывал после своей полукастрации. Но я тут зарегистрировался под своим именем, и полиции не составит труда меня найти.

Поблагодарив ее за предложение, я обещаю занести клетку до конца недели и прошу ее вызвать мне такси.

Клетка елозит под моими руками. Таксист что-то замечает по поводу кота, пытаясь завезти со мной разговор. Понимает, что зря пытается.

Когда я приезжаю домой, то заношу кота в ванную и захлопываю дверь. Лежа в постели, слышу, как он жалобно мяукает. Завтра куплю ему какой-нибудь еды, а себе — затычки в уши. А потом покажу ему свою квартиру.

33

На

следующее утро мой внутренний будильник меня не подводит, хотя и просыпаюсь я совершенно разбитым. Все возвращается на круги своя, по крайней мере настолько, насколько это возможно для человека, лишившегося левого яичка. И все же мне продолжают сниться сны, и это меня беспокоит. В эту ночь я разговаривал с папой. Сон был довольно сбивчивый, но я помню отдельные куски, где он спрашивал меня, что я делаю. Наверное, он спрашивал это, потому что я запихивал его в переднюю дверцу машины, где он был найден. Я обмотал его запястья поролоном и полиэтиленом в пузырьках, чтобы веревка не оставила синяков. Он не мог опустить окна или открыть двери. Он не мог включить кондиционер или выключить двигатель, чтобы перекрыть угарному газу доступ в салон. Он снова и снова просил меня перестать, и постепенно кожа его обретала синюшный оттенок. Мамы там не было. Она играла в бридж в каком-то местном игровом центре неподалеку. На самом деле это было в последний раз, когда она вообще во что-либо играла. Он закончил просить меня, чтобы я перестал, а потом сказал, что любит меня. А потом он умер. Вот так, сейчас — это папа. А в следующую секунду — уже ничто.

Я совершенно не привык к снам и после этого проснулся совершенно больным, и меня трясло. Конечно, я не убивал своего отца. Я очень его любил и, как и моей маме, никогда бы не сделал ничего, что могло бы причинить ему боль. Наверное, Уолт, упомянувший о самоубийстве моего отца, навеял мне этот образ. Никто не знает, почему папа совершил то, что совершил. Почему он зашел в гараж, сел в машину и через шланг начал запускать угарный газ в салон через боковое окно. Он даже записки не оставил.

Я подробно объясняю коту, что не следует точить когти о мебель или о стены. Он не точит. Пару секунд он оглядывается, а потом решает, что лучше всего отдохнуть от ночного пребывания в ванной под кроватью. Я кормлю рыбок, ставлю про себя галочку, чтобы не забыть купить еды коту, после чего с помощью швабры загоняю кота обратно в ванную.

Включаю радио, слушаю новости.

Как я и предполагал, огонь с машины перекинулся на окрестности и пару часов полыхал, никем не замеченный. Пожарные до сих пор на месте, хотя уже давно все под контролем. Говорят, что, если бы не легкий дождик, ближайшие кусты и деревья могли бы пострадать. Говорят это так, будто кому-то есть дело до кустов и деревьев, как будто в стране на них дефицит. Он ни слова не упоминает о машине, о погибших проститутках. Диктор, зачитывающий новости, переходит от одного сообщения к следующему, что-то об овцах. Говорит, что теперь на каждого человека приходится десять овец. Он ничего не упоминает о каком-то готовящемся бунте овец, как и не объясняет, зачем нам еще больше увеличивать их поголовье с помощью клонирования.

Спуск по лестнице дается легче, чем накануне. Поездка на автобусе тоже. На работе не узнаю ничего нового, кроме того, что люди, с которыми я работаю, ничего не смыслят в том, чем занимаются.

— Я приготовила тебе бутерброды, — говорит Салли, когда мы встречаемся у дверей моего офиса прямо перед обедом.

— Спасибо.

Я съедаю ее бутерброды и выпиваю еще одну таблетку. Ощущения такие, будто она спускается где-то в стороне от пищевода, и ощущения эти не из приятных. Снова вспоминаю сон и размышляю, почему я вижу так много снов в последние дни. Прихожу к выводу, что причина в том, что в настоящий момент мне не удается заняться наяву тем, о чем многие

люди только мечтают. Через пару часов после обеда я иду по коридору со своей шваброй и ведром и вдруг вижу ее. Мелисса. Сидит за столом. Оборачивается и подмигивает мне. Я делаю шаг к ней, потом шаг от нее и в результате остаюсь стоять на месте. После всего, что она со мной сделала, я чувствую в ней что-то такое, чем не могу не восхищаться.

Сегодня на ней дорогой серый деловой костюм, в котором она выглядит как хорошо оплачиваемый юрист. Ее волосы аккуратно забраны на затылок, и на ней мало косметики. Выглядит как женщина, которой любой мужчина безумно захотел бы верить.

Она одаривает меня мгновенной улыбкой, после чего вновь сосредотачивает свое внимание на детективе Кэлхауне. Они что, работают вместе?

— Здравствуй, Джо, как дела?

Я оборачиваюсь и вижу Шредера, который стоит и потягивает из стаканчика с кофе, который не я ему приготовил.

— Хорошо, детектив Шредер.

— Ты ее знаешь?

— Э?

Он кивает на Мелиссу.

— Ты как будто ее узнал.

Отрицательно качаю головой.

— Нет.

Он усмехается.

— Просто глазеешь, а? Неудивительно.

Она знала, что я уборщик? В любом случае мой комбинезон это выдает, как и ведро со шваброй. Она знала об этом до того, как меня увидела? Но я задаю неправильные вопросы. Что мне действительно надо знать, так это то, зачем она сюда пришла. Пока что никто не вытащил из-за пазухи пистолет и не потребовал от меня признания.

Я отношу ведро и швабру к себе в офис, закрываю за собой дверь, вздохнув, падаю на стул, открываю портфель и жалею, что у меня нет пистолета. Он мне нужен.

Но теперь им владеет Мисс Архитектор, и не только им, но и мной тоже. В какую игру она тут играет? Зачем было меня пытать, лечить, потом выслеживать? И пришла она сюда для того, чтобы я понимал, кто теперь контролирует ситуацию. Бросаю взгляд на ножи. Не могу себе представить, как прорежу себе путь к выходу. Какие у меня альтернативы? Может, за мной уже следят? Нет. Если бы все это было ради того, чтобы меня арестовали, она никогда не пришла бы ко мне домой и не помогла бы мне с моей раной.

Когда я возвращаюсь в коридор с пылесосом, Мелиссы и Кэлхауна уже нет. Они продолжают беседу в маленьком конференц-зале наверху. Это помещение похоже на комнату для допросов, но обставлено симпатичнее, потому что предназначено для того, чтобы получать информацию в комфортных условиях от хороших людей. Там будут чай и кофе, легкий обед, приятная музыка. Эдакая красивая прелюдия перед поимкой убийцы. Мне одновременно хочется и оказаться там, чтобы послушать, и быть в тысяче миль отсюда. Когда я открываю дверь в большой конференц-зал, вижу множество детективов, столпившихся вокруг стенда на стене. Я ожидаю, что сейчас все они одновременно повернутся ко мне, как будто я местный авторитет, вошедший в салун на Диком Западе, но ко мне подходит только Алекс Хэнсон. Ему чуть за сорок. Суровый тип, похож на актера, играющего полицейского. Рубашка на нем мятая, рукава — закатаны, и выглядит он как человек, который вот-вот сделает великое открытие.

— Наверное, сейчас не самое лучшее время, Джо.

— Э?…

— Эта комната чистая. Наверное, в ближайшие два-три дня тут не надо убираться.

— А, тогда ладно.

Он похлопывает меня по плечу. Мне только кажется или он действительно чуть задерживает свою руку на моем плече? Он смотрит на меня как обычно или с каким-то особенным выражением?

— Спасибо, Джо.

Я разворачиваюсь к двери и борюсь с собой, чтобы не побежать. Напоминаю себе, что контролирую ситуацию именно я и что парадом командую тоже я, но если бы это было правдой, то у меня бы не сводило так судорожно живот. Правда в том, что теперь все рычаги в руках у Мелиссы. Уже на выходе бросаю последний взгляд на стенд и вижу фотографию сгоревшей машины. Боже. Я ничего не разузнал. Я вне игры.