Читать не надо!
Шрифт:
Писатели, обвиняющие немецкую литературу в том, что она скучна, используя до такой степени банальную риторику, что читать становится грустно, — люди, как я думаю, молодые. Молодость — гарантия непокорности, достоверности, нетрадиционности, веселья! Практически молодость для писателя — бесспорная гарантия того, что он в своей саморекламной упаковке катапультируется в поток счастливой, пестрой и финансово благоприятной культуры.
Культура любителей удовольствий
«Братство на земле будет достигнуто посредством китча», — сказал Милан Кундера. Оно уже давно достигнуто. Нет большой разницы между лиссабонским торговцем рыбой в Альфаме и барменшами маленьких баров на каждом этаже гостиницы «Октябрьская»
Два года назад я преподавала в одном американском университете. Мои студенты не знали, что означает слово «китч». Во время недавней лекции, прочитанной мной в Германии, один из студентов задал вопрос, что я подразумеваю под терминами «высокая литература» и «тривиальная литература». Я их использовала, извинившись за старомодность выражений.
«Культура любителей удовольствий» — так Нил Пост- ман охарактеризовал американскую культуру лет пятнадцать тому назад в своей книге «Развлекаемся до смерти». С тех пор культура любителей удовольствий разошлась по всему миру. «Вашингтон Пост» писала, что «в соответствии с данными министерства торговли, а также промышленной статистики, международные продажи программных средств и развлекательной продукции достигли в 1996 году суммы в 60,2 миллиарда долларов, большей чем другие виды индустрии США. Начиная с 1991 года, когда в результате распада Советского Союза по всему миру открылись новые рынки для Америки, экспорт интеллектуальной собственности США, согласно этим данным, возрос почти на 94 процента в долларовом эквиваленте. И это без неучтенных миллиардов долларов за нелегальное воспроизведение, утекающих ежегодно на сторону». В этой же статье ее автор Тодд Гитлин утверждает, что американская массовая культура — это «новейший претендент в длинной шеренге участников торга за всемирную унификацию. Она превосходит латинскую культуру, внедренную Римской империей и католической церковью, а также марксизм-ленинизм, внедренный коммунистическими правительствами».
Пока я пишу эти строки, миллионы людей в 52 странах по всему миру смотрят телесериал для тинейджеров «Баффи, убийца вампиров», юные вьетнамцы наслаждаются американской музыкой в ресторанной сети «Апокалипсис сейчас», иранцы сходят с ума по «Титанику», телесериал «Хранители залива» показывают везде от Северной Америки до Китая, Опра Уинфри сплачивает телезрительниц во всем мире, а Джерри Спрингер становится идолом спрингеризации всех сторон общественной жизни: политики, культуры, журналистики, телевидения.
Лишь «фундаменталисты» не смотрят ничего. И кроме них никто не хочет, чтоб его исключили из глобального братства. Наш золотой век потребления черпает свои доходы из всеобщей жажды принадлежать ко всемирному братству.
Поезд — эта тоже метафора
Летом 2000 года я путешествовала на поезде. В нем ехала одновременно со мной примерно сотня писателей, в большинстве своем молодежь, из более чем десяти европейских стран. Мы путешествовали примерно месяц с половиной, от южной Европы до северной. Сотня писателей — это не так уж много, но в какой-то степени это некая модель части населения, занятой деятельностью, имя которой литература. Мы проезжали по разнообразным районам Европы, в том числе и по «неблагополучным». Лет двадцать тому назад сотня писателей кинулась бы тут же писать воззвание, делать какое-то публичное заявление, как-то выражать свой протест. Пассажиры нашего поезда такого рода деятельностью не занимались. В конце путешествия писатели начертали пресноватое заявление, но касалось оно практической стороны писательского ремесла (призыв к Евросоюзу выделять больше средств на переводы с одних незначительных языков на другие, столь же незначительные). Писатели-туристы были явно удовлетворены своей культурной нишей: страна, населяющие ее народности, Евросоюз, Европа, литература.
Выдвинутая Эко типология апокалиптиков и интегрированных интеллектуалов устарела. Почти каждый уже интегрирован. Апокалиптики, трагичные, занудливые, элитарные, — редкие птицы в нынешнем культурном пейзаже. Заниматься ими, противопоставив им себя, — что при отсутствии врагов все еще с удовольствием проделывают представители массовой культуры, — так же абсурдно, как какому-нибудь нынешнему сенатору от штата Техас в своей предвыборной речи бороться с коммунизмом.
«Оруэлл опасался тех, кто может запретить книги. Хаксли опасался, что отпадут причины запретить книгу, потому что уже не останется тех, кто захочет ее прочесть.
Оруэлл опасался тех, кто лишит нас всякой информации. Хаксли опасался тех, кто даст нам ее так много, что мы ссохнемся до пассивности и эгоизма. Оруэлл боялся, что Истина будет от нас скрыта. Хаксли боялся, что истина потонет в море ненужности. Оруэлл боялся, что мы сделаемся представителями порабощенной культуры. Хаксли боялся, что наша культура станет тривиальной, увлеченной чем-то наподобие филлиз, орджи-порджи и центробежной чушки-поскакушки [47] . Короче говоря, Оруэлл боялся, что нас погубит то, что мы ненавидим. Хаксли боялся, что нас погубит то, что мы любим», — утверждал апокалиптик Нил Постман, отмечая, что Хаксли был прав.
47
Понятия, введенные Олдосом Хаксли в его романе-утопии «О дивный, новый мир» (1932), означающие соответственно: суррогат чувств, оргию свободной любви и наркомании, туповатую игру для детей будущего.
Что касается меня, до сегодняшнего дня я не была ни апокалиптиком, ни интегрированной. Я была гибридом, неким интекалиптиком. Теперь я интегрирована. Я прислушалась к совету Кундеры насчет того, что толковать о вездесущем просто неучтиво. Я решила влиться во всемирное братство, частью которого, возможно, и так уже была, только сама себе не хотела в этом признаться. Что правда то правда, выбора у меня нет. Покорное присоединение к всемирному братству наполняет меня почти метафизическим восторгом. Так остался ли в нас еще веселый дух? Разумеется, да.
2000
Ну, всего хорошего
Ну, всего хорошего, Благодарю вас за то, что вы случайно проходили мимо.
Домашние духи
Сжечь книгу можно разными способами. (Рей Бредбери)
Давайте-ка взглянем повнимательней на эти фотографии. Обе сняты 1 мая 1949 года, на первомайском параде в Белграде. Я была тогда младенцем сорока пяти дней от роду.
На первой — над колонной девушек лозунг: «Да здравствует Федеративная Народная Республика Югославия, страна свободы, демократии и прогресса!» Справа виден локоть, судя по всему полицейского. Юноши и девушки маршируют вслед за гигантскими книгами на колесах. На корешке горизонтально лежащей книги надпись: «Книги для народа». Вглядимся. На страницах распахнутой книги написано: «Вперед, к борьбе за выполнение пятилетнего плана строительства независимой и счастливой Югославии!» Раскрытая книга стоит еще на одной, названия которой не видно. Но буква «с» на верхней строке и потом буквы «ТАЛ» на второй предположительно означают, что это «Капитал» Карла Маркса. В 1949 году Югославия пребывала в разгаре серьезного конфликта с Советским Союзом и всеми странами Варшавского договора. Вот почему книга прислонена к «Капиталу» Маркса, а не к какому-либо труду Ленина или портрету Сталина.