Читатель предупрежден
Шрифт:
— О чем они говорят? Что случилось?
— Фашист. Большой друг Гитлера.
— Да, это точно. Я слышал о нем вечером в баре. Такой большой, толстый, лысый, как колено, тип из Лондона, у него еще артис… тьфу!, ну и слово… аристократический титул, говорил, что…
— …что доказательства и только доказательства имеют для них значение. В связи с тем, что доктор Сандерс был последним свидетелем, на меня падает обязанность суммировать все факты, которые
Сандерс на цыпочках прошел мимо нескольких человек, неподвижно, как манекены, сидящих в первом ряду, взглянув на Г.М., глаза которого были закрыты, руки скрещены на груди, а мощный живот равномерно поднимался и опускался, как в глубоком сне. Мастерс, внимательный, как всегда, не спускал глаз с коронера. Но доктор в этот момент больше всего желал затянуться сигаретой.
Он толкнул скрипящую дверь, которая вела в коридор, и вдруг остановился с незажженной сигаретой в зубах.
Проникающие в окно последние лучи солнца осветили спускающегося по ступеням Германа Пенника. Сандерс, стоящий в тени, завороженно вглядывался в его лицо мечтателя, грезящего о великой, неограниченной силе. Тяжелые веки поднялись вверх, обнаруживая горящие глаза. Он был одет для путешествия: спортивная шляпа и плащ, в руках дорожная сумка. Он одно мгновение поколебался, когда через приоткрытую дверь увидел зал заседания в подвале, потому что питал необозримое отвращение к любым подземным помещениям. Но не успел он сойти с последней ступени, когда перед ним вырос полицейский.
— Что вы хотите, сэр?
— Я хочу, друг мой, находиться на следствии по делу о смерти Сэмюэля Констебля.
— Вы являетесь свидетелем?
— Нет.
— Пресса и публика на заседание не допускаются. Прошу вас подняться наверх.
— Знаю, но я собираюсь дать показания. Меня проинформировали, что каждый, кто хочет, имеет право принять участие в дознании, и дать показания.
— Только не в этом случае. Такие отданы распоряжения.
— Вы не понимаете, о чем идет речь! Я — Герман Пенник. Я тот, всюду известный человек, который убил…
— В таком случае, — невозмутимо сказал полицейский, — идите в комиссариат и дайте показания там. Мне все равно, кого вы убили. И находиться здесь вы не имеете права.
— Не собираетесь ли вы помешать мне… — начал Пенник, сдавленным от бешенства голосом.
На мгновение показалось, что он не сможет взять себя в руки. Он поднял свою широкую ладонь и… еще… еще чуть-чуть… и ударил бы полицейского по лицу так небрежно, как будто хотел смахнуть паутину, загораживающую ему дорогу. Но потом опустил руку, на лбу у него выступили вены.
Полицейский смотрел на него с нескрываемым интересом.
— Не знаю, что ты собирался сделать этой рукой, скотина, — процедил он, — но если еще раз ты попытаешься сделать нечто подобное, то тебе придется очень пожалеть об этом.
Дверь зала заседаний снова заскрипела. Сэр Генри, уперев руки в бока, как балерина, приближался
— Все в порядке, сынок, — обратился он к полицейскому. — Позволь ему пройти. Коронер как раз заканчивает заседание, а я хочу поговорить с этим человеком.
Пенник спустился с последней ступени. Поставил на каменный пол сумку, снял перчатки и положил их в карман своего светлого коричневого плаща. Казалось, он не замечает Сандерса.
— Ага, так дознание уже закончилось? — спросил он. — Мне очень жаль. Так неудачно сложилось, что меня немного задержали. Прямо отсюда, чтобы не терять времени, я отправлюсь на аэродром в Кройдон. Поэтому у меня с собой сумка и…
— Вы выглядите весьма элегантно, — проворчал Г.М., приглядываясь к нему с живым интересом. — Я как раз думал, появитесь ли вы здесь.
— Я к вашим услугам. А теперь я постараюсь расшифровать ваши мысли, сэр. — Пенник говорил тоном дантиста, собирающегося произвести болезненную операцию. — Я должен сориентироваться, о чем идет речь. Признаю, что меня удивило решение Министерства Внутренних Дел о проведении этого следствия при закрытых дверях. Мне также любопытно, почему запрещен доступ прессе. Я не видел здесь ни одного журналиста. Мне пришлось задуматься над тем, не должно ли было это все послужить приманкой, а может быть, вызовом в мой адрес?
Сэр Генри покачал головой:
— Нет, сынок. Я совершенно не хотел, чтобы вы сюда приезжали. В самом деле. Но раз вы уже здесь, думаю, что мы можем войти внутрь и послушать заключение.
— Ага, вы стараетесь меня напугать? — Пенник рассмеялся в лицо своему собеседнику. — Это недостойно вас, сэр. — Он почти коснулся спины Сандерса, но по-прежнему совершенно игнорировал его присутствие. — Я обращался за справками к юристу. И точно знаю, что не могу быть обвинен ни в одном преступлении.
— Да, вы правы. Вы не можете быть обвинены ни в одном преступлении, связанном с этим делом. Но все же, давайте войдем и выслушаем вердикт. Да-а-а. Возьмите его под другую руку, — обратился он к старшему инспектору, который только что вышел из зала. — Пошли.
— Можно узнать, что вы делаете?
— Мы идем слушать вердикт. Фи… вы пользуетесь духами? А может быть, это бриллиантин?
— Не были бы вы так любезны убрать руку с моего плеча?
— Прекрасно, пойдемте туда. Сядем в последнем ряду, и никто нас не увидит.
Голоса снаружи, которые слабо были слышны в коридоре, ударили им в уши с удвоенной силой. Наступили сумерки, и мелькавшие в непрерывном хороводе за окнами ноги и лица бросали длинные тени на и так уже темный зал.
— Господа присяжные, вы приняли решение?
При последних словах коронера присяжные сгрудились вместе, а потом расступились, создавая сомкнутый фронт, как команда регбистов во время матча. Именно в этот момент кто-то прижал к окну фотоаппарат со вспышкой; свет озарил комнату и высветил Пенника с его вынужденным эскортом. Старшина присяжных, с красным лицом, вскочил на ноги. В руке у него был листок бумаги, который он сосредоточенно рассматривал.