Читая «Голодные игры»
Шрифт:
Пита непросто сбить с толку.
— Тогда мне придется догадываться самому, — говорит он, придвигаясь ближе.
Впервые мы целуемся по-настоящему. Никто из нас не мучается от боли, не обессилен и не лежит без сознания; наши губы не горят от лихорадки и не немеют от холода. Впервые поцелуй пробуждает у меня в груди какое-то особенное чувство, теплое и захватывающее.
Китнисс краснеет ещё больше, закусывая губу.
Впервые один поцелуй заставляет меня ждать следующего.
—
— Да здравствует Питнисс, — прыскает Джоанна поднимая вверх ладонь, по которой тут же ударяют все, кроме Гейла, выглядящего так, словно его тошнит, Китнисс, красной как помидор, и Пита, который настолько растерялся от резкой перемены книжной Китнисс, что даже порадоваться этому не может.
А его нет. Точнее, есть, но совсем легкий, в кончик носа, потому что Пит отвлекся на другое.
— Кажется, у тебя опять кровь. Иди ложись. И вообще уже пора спать, — говорит он.
Я надеваю носки, они уже почти сухие. Заставляю Пита надеть куртку. Он совсем замерз, промозглый холод пробирает насквозь. Настаиваю, что буду дежурить первой, хотя ни он, ни я нe ожидаем, что кто-то явится в такую погоду. Пит соглашается при условии, что я тоже залезу спальный мешок. Я не возражаю, так как уже вся дрожу. Две ночи назад у меня было чувство, будто Пит в миллионах миль от меня, зато сейчас застигнута врасплох его близостью. Мы укладываемся, Пит подсовывает мне под голову свою руку и обнимает, словно защищает даже во сне. Меня давно никто так не обнимал; с тех пор, как умер отец и я отдалилась от матери, ничьи руки не внушали мне такого чувства безопасности.
Пит пытается сдержать улыбку, а Китнисс всё ещё не может оторвать взгляд от собственных рук.
Я лежу в очках и вижу, как капли дождя разбиваются о пол пещеры. Ритмично и убаюкивающе. Несколько раз я начинаю дремать и тут же просыпаюсь, злясь на себя и чувствуя вину. Выдерживаю так три-четыре часа, потом бужу Пита. Он, кажется, не против.
— Если завтра дождь перестанет, я найду нам место высоко на дереве, и мы сможем спать оба, — обещаю я, погружаясь в сон.
На следующий день с погодой все так же. Ливень не прекращается ни на минуту, как будто распорядители всерьез задумали нас утопить.
— Думаю, это время чисто для вас, — замечает Финник.
— С чего бы это? — поднимает бровь Гейл.
— Стоит дождю прекратиться, как они начнут двигаться, а какая романтика в движение, — тоном знатока отвечает Эффи.
От раскатов грома трясется земля. Пит собирается пойти искать еду, но я отговариваю: сейчас ничего дальше своего носа не увидишь, только вымокнешь до нитки. Он и сам это понимает, просто от голода уже хоть на стену лезь.
Еще один день клонится к вечеру, и никаких признаков перемены погоды. Хеймитч — наша единственная надежда, а он не дает о себе знать: то ли денег мало — а цены сейчас запредельные, — то ли недоволен впечатлением, какое мы производим. Скорее второе. Я первая готова признать, что смотреть на нас сейчас не потрясающе
Да и как дальше развивать наши романтические отношения? Вчерашний поцелуй удался неплохо, но как опять направить дело в нужное русло?
— Я знаю кое-что, что поднимет ваши рейтинги до потолка, заставив спонсоров пачками присылать подарки, — широко улыбается Финник, двусмысленно двигая бровями, за что получил смех Джоанны и Хеймитча, злой взгляд Китнисс и удар локтём от Пита.
В Дистрикте-12 я знала девушек, для которых это проще простого, однако у меня никогда не было ни времени, ни желания заниматься такой ерундой. И потом, от нас явно ждут не просто поцелуя, иначе бы мы получили еду еще вчера. Что-то подсказывает мне, что обычными знаками любви тут не отделаешься. Хеймитч хочет чего-то личного, хочет, чтобы мы изливали душу перед публикой. Разве не на это он подбивал меня, когда готовил к интервью? Даже думать противно. Мне, а не Питу. Может, попробовать разговорить его?
— Слушай, Пит, — беззаботно говорю я. — На интервью ты сказал, что любил меня всегда. А когда началось это «всегда»?
— Э-э, дай подумать. Кажется, с первого дня в школе. Нам было пять лет.
Китнисс подняла глаза на Пита, тот лишь кивнул, мол, да, это правда.
На тебе было красное в клетку платье, и на голове две косички, а не одна, как сейчас. Отец показал мне тебя, когда мы стояли во дворе.
— Показал отец? Почему?
— Он сказал: «Видишь ту девочку? Я хотел жениться на ее маме, но она сбежала с шахтером».
— Серьёзно? — удивляется Китнисс.
— Абсолютно, — печально улыбается Пит.
— Да ну, ты все выдумываешь! — вырывается у меня.
— Вовсе нет. Так и было. Я еще спросил отца, зачем она убежала с шахтером, если могла выйти за тебя? А отец ответил: «Потому что когда он поет, даже птицы замолкают и слушают».
— Это правда. Про птиц. Точнее, было правдой, — говорю я.
Я удивлена и неожиданно растрогана тем, что пекарь так сказал Питу. И еще… возможно, мне не хочется петь не оттого, что я считаю это пустой тратой времени, а оттого, что пение и музыка слишком сильно напоминают об отце?
— А потом, в тот же день, на уроке музыки учительница спросила, кто знает «Песнь долины», и ты сразу подняла руку. Учительница поставила тебя на стульчик и попросила спеть. И я готов поклясться, что все птицы за окном умолкли, пока ты пела.
Китнисс снова смутилась, а Пит нежно на неё посмотрел, вспоминая ту маленькую, но уже такую храбрую девочку, которую он когда-то полюбил.
— Да ладно, перестань, — говорю я, смеясь.
— Нет, это так. И когда ты закончила, я уже знал, что буду любить тебя до конца жизни… А следующие одиннадцать лет я собирался с духом, чтобы заговорить с тобой.