Читая маршала Жукова
Шрифт:
Плечо немецких перевозок еще больше возросло, а советских еще больше сократилось. Маневрирование войсками на рокадных дорогах стало возможно с высокой оперативностью. А на вермахт - мороз. Усталость. Ведь многодневные непрерывные бои по прогрызанию советской обороны. И это без смены, без отдыха, без теплой одежды, в непривычных для европейца условиях, в бескрайних просторах, под зимним хмурым чужим небом…
Солдаты Красной Армии уставали меньше. Их тратили быстро.
Летом 1986 года довелось мне пересечь Германию вдоль Рейна. Поезд шел из Цюриха в Мюнстер, а на коленях у меня дремал фотоаппарат, чтобы, как и в Швейцарии, по ходу фотографировать из окна вагона прелести старушки-Европы. Аккуратные, словно игрушечные, городки, поставленные вдоль русел мощеных булыжником рек вокруг старинных кирх на маленьких площадях проплывали мимо… - Аппарат остался нерасчехленным. Чувство темной
А потом подумал: как они, европейцы, сумели проникнуть так далеко? Герои! А ведь им цель поставлена была идти в такие дали, где даже исследователи чувствуют себя потерянными. В тундры. В бескрайние степи-пустыни, в сравнении с ними Подмосковье - пригородная зона. Они и туда дошли.
Герои…
И еще: что за нелюдь поставила перед ними эту цель, словно они уже и впрямь были те сверх-человеки, которых после них, обыкновенных мужей и братьев, собирались выращивать на завоеванных ими пространствах без сентиментов, словно цыплят в инкубаторе под светилом нацизма?
Вечная память честным солдатам вермахта, павшим на русских полях. Вечная память в урок тем, кто замышляет такие дела. Солдат уверили, что дело доброе и они выполняют солдатский долг. Их не готовили к мысли, что противник такой же человек, что не менее храбр и способен оказывать сопротивление в самом сердце своей разоренной Родины. Лучшие вскоре поняли. Но нет у солдата обратного пути. Все, что он может, - это не участвовать в делах, на которые вызывают добровольцев и на которые добровольцы всегда найдутся [66] , потому что убивать безоружных все же легче и, главное, безопаснее.
[66]Снова к поездке по Европе летом 1986 года. Мы с женой неделю прожили в деревеньке Шутторф, на самом западе Германии, на границе с Голландией, в огромном, но странно уютном доме, у близких наших друзей. Оба они к тому времени превосходно владели немецким и рассказали нам следующую историю, передававшуюся в тех местах из поколения в поколение:
В войну у Шутторфа, в поле, в стороне от жилья, находился лагерь советских военнопленных. Это был промежуточный дагерь, и у немцев к тому времени не было охоты что-то строить (дело происходило уже в 1944 году), так что лагерь представлял квадрат, огороженный колючей проволокой, где не росло ни былинки, так как голодные люди съедали всю траву. Место это низкое и плоское, климат северо-европейский, сырой, умеренный. Люди на голой глине умирали десятками. Охрану несли солдаты, оправлявшиеся от ранений. После очередной вахты один такой охранник в караульном помещении сорвал с себя оружие, ремни и погоны и бросил все к ногам дежурного офицера, тоже, вероятно, из выздоравливающих. Офицер велел прекратить истерику, а просто сесть и написать рапорт о желании вернуться на Восточный фронт, что солдатом и было сделано.
Этот рассказ стал одним из сильнейших впечатлений поездки. И он сам, и то, что предание о столь малом подвиге не пропало. Это свидетельствует, что германское сопротивление, в отличие от русского, было не очень ожесточенным.
Тех, кого, подобно мне, этот рассказ растрогает, отсылаю к книге Анатолия Кузнецова "Бабий яр" (в пост-советском издании, разумеется), а именно к описанию содержания пленных в Дарницком лагере, что немедленно снимет шарм одинокого гражданского поступка.
А противник - что ж, его-то дело было правое. Да и пощады он не ждал, деться ему было некуда.
Мороз между тем крепчал. 5 декабря температура упала до отметки минус 28 градусов Цельсия.
Маятник дошел до предела. И - замер.
Советское командование знало, каково непривычному к зиме немецкому солдату в летней полевой форме и рваных ботинках.
46. Интерлюдия. Генеральный штаб в годы войны…
… интенсивно учил вождя воевать, ставя ему пятерки за поражения, а сам перебиваясь с двоек на троечки. Такое обучение, естественно, недешево стоило, но ведь и ресурсы какие, страна богатая, р у ды черных и цветных металлов, массивы лесные, нефть и тут и там… Народом тоже не обделены.
В перечне факторов, сыгравших роль в обороне Москвы, присутствие в ней вождя оставлено напоследок намеренно. Он предпочел бы быть подальше, но вовремя понял: Москва - последний его личный рубеж, сдача гибельна, искать спасения вне Москвы негде. А находясь в ней, еще можно способствовать делу своими качествами администратора.
Вот
К Московской битве вождь на крови народной так уж наловчился, что кое-что стал понимать в почтительных объяснениях штабистов. Дескать, разделил дурак Гитлер силы свои даже теперь, в последнем рывке, и на Москву пошел, и на Кавказ, хочет, товарищ Сталин, чтобы и мы тоже… Но мы, руководствуясь гениальными вашими указаниями, делить не станем, у нас и так хватит, и мы его шлеп! да?
– и перехватим инициативу на юге, да?
Интересующихся Ростовской контрнаступательной операцией отсылаю к мемуарам участника маршала И.Х.Баграмяна. Советские войска, как и под Смоленском, пытались охватить своими клещами клещи противника, но действовать синхронно еще не умели, а так неумолимо, как годом позднее под Сталинградом, не смели. Да и сил таких еще не было. Танки потеряны были, а наступать на обладающего танками противника без этой ударной силы, даже планировать такое наступление, заменяя танки конницей, не просто. И все же налицо перехват инициативы из рук все еще наступавшего врага. Обращаю на это внимание читателя по трем причинам: первая - сигнал к наступлению под Москвой был дан Ростовом. Там Красная Армия контратаковала все еще энергично наступавшего фон Клейста - и преуспела! [67] Так что перейти в наступление против замершего противника, как произошло под Москвой, сам Бог велел; вторая - ради иллюстрации того, что Сталинград не вмиг замыслен был гением Жукова, Василевского и, конечно, вкупе с ними великого вождя; у Жукова с Василевским свои заслуги в этой операции, но читателю пока не догадаться, какого рода эти заслуги; третья - Гитлер в 1942-ом велел Паулюсу не сметь отступать 6-й армией, так как помнил аналогичную ситуацию, из которой фон Клейст с честью вышел годом раньше. Оставить Ростов велел фон Рунштедт. Фюрер с захватом Ростова видел себя чуть ли не в Баку, решение фон Рунштедта вызвало у него истерику, и он отстранил фельдмаршала от командования. Фон Рунштедт был, конечно, прав, но уроком Гитлеру это не послужило: он-то, требуя стоять насмерть уже после Ростова, предотвратил катастрофу под Москвой!
[67]То же могло грозить и фон Боку при попытке взятия Москвы, оставляя не взятым Киев. Решающая разница, однако, в том, что ожесточение и смелость Красной Армии возростали, а в конце ноября и соотношение сил было куда более в ее пользу, чем в августе или сентябре, когда танки Гота, Гудериана, Хеппнера. Клейста далеко не так еще были изношены, а вермахт далеко не так измотан.
Предотвратил. И стал совсем уж неприступен. И в кампании 42-го года распоряжался бесконтрольно. Он так и не понял, что от Московской битвы до Сталинградской прошел год и что против него под Сталинградом уже не Тимошенко воевал, а плеяда восходящих звезд Красной Армии во главе с Жуковым и Василевским.
Что и говорить, легко обвинять фон Клейста, что ему не следовало брать Ростов. Но как-то уж так повелось, что военная профессия, как заметил Баграмян, неизменно оказывается связана с риском. Если во взятии Ростова особых заслуг у Клейста нет, то в отступлении он показал высший класс. (Возможно, и от Паулюса фюрер ожидал подобного, не зная еще о жесткости русских клещей и думая, что отступить никогда не поздно…)
Вы еще помните, читатель, как великий Мольтке достойно отстранил сравнение с Фридрихом Великим: ему, Мольтке, не пришлось осуществлять отступления - самого сложного в войне маневра.
Хоть фельдмаршал фон Рунштедт не пропустил опасного движения Южного фронта и не промедлил с приказом, фон Клейст вынужден был к отступлению от наступления, без перехода. Он, отступая, показал воистину выдающееся мастерство и стальной характер. А Генштаб прослабило под пристальным оком грозного ученика. Оно и понятно: в Генштабе не было рыцарей-госпитальеров ордена Св. Иоанна. Лучше клок выдрать, чем клок потерять.
А могли не клок отхватить. Повезло Клейсту.
(Повезло… Умер во Владимирском централе в 1956 году.)
Что ж, честь воевать с таким полководводцем, как Эвальд фон Клейст. Но одного фон Клейст скрыть не мог: вермахт выдохся.
Сигнал Генштабу и его ученику пришел с юга, это помогло им поверить в угасавшую активность противника на мерзлых полях Подмосковья.
47. Поворот под Москвой (окончание)
Он не настал, а почти произошел, почти стихийно. Словно лошадь сжимала могучую стальную пружину. Шла на нее, вперед, вперед, налегая грудью, упираясь слабеющими копытами в малейшие кочки и неровности почвы, и вдруг оледенела земля, не стало кочек, скользнули копыта без шипов - и пружина швырнула усталую лошадь назад, назад!