Читая между строк
Шрифт:
Мэгги на секунду задумалась. Фабиан был близок к пониманию, но недостаточно близок. Ему бы действительно никогда это не удалось. Пит был прав.
— Наверное, именно поэтому, — тихо сказала она и искоса поглядела на Пита. — А как же Дафна? Почему, скажи ради бога, ты выбрал ее из всех женщин?
— Черт, не говори сейчас об этом. Мне стыдно за себя. Я хочу, чтобы ты это знала. Она сильная женщина, эта Дафна. Я был одинок, а она — настойчива. Я сам не пойму, что это было. Я думаю, дело было не во мне, как таковом. Скорее в Брайане. — Он бросил на жену изучающий взгляд. — Ты же знаешь, она в подметки
— Ты всегда требовал, чтобы я прекратила болтать.
— Но то, что ты говорила, всегда производило на меня впечатление. Ты могла обсуждать все что угодно. А не только жалюзи и педикюр. Я никогда не встречал ни одной женщины, кроме тебя, у которой были бы собственные взгляды на все. Не думаю, чтобы у Дафны вообще были какие-то взгляды. Во всяком случае, мне не удалось их у нее обнаружить.
— А теперь они уехали?
— Да. Распрощались с нашим вонючим предместьем.
— Что следовало и нам сделать, еще много лет назад. Знаешь, я этого очень хотела.
— Ты никогда не говорила об этом. Я думал, ты была счастлива. — Он фыркнул себе под нос. — Ну конечно, ты не была счастлива. Если бы ты была, мы бы не оказались в такой заднице. Но сейчас-то ты счастлива?
— А ты счастлив, Пит?
— Счастлив? — Пит провел по лицу рукой. Мэгги поняла, насколько он устал. Он зевнул. — Я получил брошюру. Из колледжа. Такую же, как ты. Я подумал, что могу пойти в вечернюю школу, как ты сделала. Как знать, может, тогда я и буду счастлив.
Мэгги почувствовала, как текут слезы у нее из глаз. Сквозь них лицо Пита расплывалось.
— Я написала книгу, — выпалила она. — Про тебя. Целую книгу! И когда я писала, я была счастлива.
— Невозможно. — Он, отстранившись, посмотрел на нее. — Мэгги, ты бесподобна!
— Пит, — проговорила Мэгги, задыхаясь от любви, наполнявшей сердце, — я знаю, что я изменилась. Что я уже не та старушка Мэгги, которая прожила с тобой все эти годы, но как ты думаешь, неужели мы не можем попытаться еще раз? — По ее щекам текли слезы. Она нервно сглотнула. — Я могу продолжать заниматься, чем хочу, но только вместе с тобой. Я могу писать книги. Это доставляет мне удовольствие. Только не разводись со мной, Пит. Пожалуйста, не разводись со мной. Ты не можешь этого сделать. Не можешь, пока я так сильно люблю тебя.
Пит медленно поднял руку, вытянул палец и смахнул слезы с ее щеки.
— Не плачь, девочка. Ты — моя жена, и я не хочу видеть тебя несчастной. Больше никогда.
Она бросилась к нему в объятия, отшвырнув зонт. Дождь колотил по их головам, но Мэгги в руках мужа чувствовала себя защищенной от всего. Гладя ее по мокрым волосам, он говорил, и она услышала, как чувственно дрожит его глухой голос:
— Как бы там ни было, это не ты изменилась, Мэгги. Нисколечко. Это я изменился.
— О господи, какие они хорошенькие!
Джулия упала на колени и протянула руку к крохотным, беспомощно попискивающим созданиям. Она взяла одного котенка, покачала его на руке и поднесла к лицу, чтобы поцеловать в лобик. Потом осторожно посадила его к себе на колени. Он начал тыкаться в ее теплые бедра.
— Возьми другого тоже. Они скучают друг без друга.
Мак осторожно взял рыжего котенка и посадил
— Ой! По-моему, один из них обмочил мне ногу!
— Не переживай. У них пока очень маленькие мочевые пузыри.
Джулия со своего места на полу еще раз оглядела комнату. «Выразительные» работы Мака, развешанные на стенах по всей комнате, оказались более полными жизни, чем она предполагала, даже после того, как увидела роспись в переходе. Теперь ей стало понятно, почему Аннелиз после посещения его квартиры и знакомства с его картинами решила, что он в нее влюблен. Он изобразил Джулию, по памяти, на трех холстах. Он показал ей их, когда они пришли. Глядя в глаза собственному изображению, она была потрясена до глубины души. Ее смущение выразилось в сбивчивых попытках высказать ему, насколько польщенной она себя чувствует. Ее щеки зарделись от впечатления, произведенного на нее его мастерством и вниманием к ней. Его способность удержать в памяти черты и воспроизвести их в своей собственной неповторимой манере не оставляла сомнений в подлинности его таланта. И никаких сомнений не было в том, что он часто думал о ней. Гораздо больше, по крайней мере изначально, чем она о нем. Но теперь положение изменилось.
— Я не могу перестать восхищаться твоей невероятной памятью, — сказала она, обводя глазами картины.
— Да ну? — Он опустился рядом с ней, почесывая голову Элизабет, которая терлась об его колени. — Не забывай, мне всю жизнь приходилось полагаться только на нее.
— Конечно, — задумчиво проговорила она. Несколько секунд она изучала его лицо. — Тогда, у Мэгги, во время этого претенциозного разговора об искусстве, ты сказал нечто такое, что, мне показалось, было искренним.
— Это о чем же? — улыбнулся он. — О L’Oreal?
— Нет, об обмане. Ты сказал, что именно эта способность отличает нас от животных. Ты действительно в это веришь?
Он долгим взглядом посмотрел на нее и улегся на пол, опершись на один локоть.
— А ты?
— Я первая спросила.
Он уставился в пол, задумчиво прищурившись.
— Я усвоил, что такое обман. Всю жизнь обводил людей вокруг пальца. Мне так удавалось выживать. Конечно, в основном по мелочам, но порой и по-крупному. — Он поднял на нее свои голубые глаза. — Останавливал людей на улицах и спрашивал у них время, делая вид, что у меня нет часов. Спрашивал у людей их мнение об инструкциях, расписаниях, используя символические изображения. Просил друзей читать мне письма, делая вид, что у меня плохое зрение, а я не могу купить себе новые очки. Я даже всю Францию объехал хитростью.
— Да, я помню. Ты говорил, что был во Франции.
— Я уехал туда, когда слишком устал. Ты же понимаешь, я не говорю по-французски. Так что это было идеально.
— Да, наверное, я понимаю.
— Никому не казалось странным, что я спрашиваю всех обо всем: об автобусах, поездах, гостиницах, меню. Я же англичанин, а французы привыкли, что англичане всегда задают глупые вопросы. Я думаю, они бы расстроились, если бы мы перестали так себя вести. Это лишило бы их любимой темы для пересудов. Я нахватался немножко французского на виноградниках, но писать так и не научился. Для меня это было не важно.