ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский
Шрифт:
Найдите англичанина, не профессионала и не богача, который стал бы читать в Британском музее книги. Не найдете. Британский музей посещают или т<ак> наз<ываемые> literary hacks (литературные клячи), или люди, которым свободного времени девать некуда, или иностранцы. А загляните-ка в русскую читальню в Уайтчепеле. Я зашел как-то туда зимою. Окна заперты. Комнатка наперсточная. А люди — и на подоконнике, и в прихожей, и на лестнице. Есть скамьи, стулья, но никто не сидит, ибо стоя можно теснее набиться в комнату. Цель библиотеки — чтобы приехавшие сюда не забыли русского языка, русскую культуру, чтобы они, затерянные в большом равнодушном городе, имели уголок более ласковый, более родной, чем другие уголки. Здесь в библиотеке много русских газет, Пушкин, Достоевский, Толстой, «Жизнь замечательных людей» Павленкова и т. д. Есть даже «Диалоги Платона» пер. Влад. Соловьева.
Но, подойдя теперь к тому месту, где была библиотека, я нашел там «Эмиграционное бюро». В его окне было вывешено объявление, что за 2 фунта (20 рубл.) можно достать билет для переезда из Лондона в Нью-Йорк. Тут же возле бюро стоят бледные, грязные люди и предлагают купить у них
Не без труда отыскал я новое помещение библиотеки. Оно просторнее, чище, есть даже два газовых рожка. Внизу же чайная, которая по желанию может обратиться в лекционный зал, в бальный зал и даже в театр: в одном конце комнаты повешена занавеска, на которой, по мнению некоторых, изображено море, а по мнению других — битва русских с кабардинцами [114] . Чайная открыта для всех, и вы можете зайти туда когда хотите; так что чай-то пьют там всего 2–3 человека, а остальные 30–40 спорят, читают, слушают. Спор ведется по-еврейски. Я его не понимаю и потому разговариваю с каким-то юношей, который подсел к моему столику.
114
Битва русских с кабардинцами — популярная лубочная картинка.
— Когда я жил в России, я слыхал: ах, Англия — то, Англия — се, и нет нигде страны лучше Англии. А я вам скажу, что нигде так бедного человека не сосут, как здесь. Приехал я сюда два месяца назад — вышел на улицу, а куда идти — не знаю. Смотрю, возле меня еще триста таких, как я. Сбились в кучу, стоим. Подходит человек, богатый — в цилиндре, говорит: если бы я нашел хорошего портного, я бы его задешево взял. Так все триста к нему и кинулись. Он посмотрел было на меня, но как увидел мои башмаки — нет, говорит, мне тебя не нужно — ты greener (зеленый — презрительная кличка для новичков). И куда я ни ходил, всюду мне на башмаки смотрели. Англичане не берут — у них там какие-то тред-юнионы [115] , а еврей в день больше 3 шиллингов не платит.
115
Тред-юнионы — профессиональные союзы в Англии и других странах Британской империи, объединяющие работников одной профессии для защиты их прав.
— Но ведь 3 шиллинга — это очень хорошо, — сказал я.
— Да, хорошо, если бы работа была каждый день. А то все больше нанимают по полдня, на четверть, а потом недели две ходи без работы. И к тому же со своими и конкурировать стыдно. Меня недавно выбрал хозяин в Бриклене, а другие бросились к нему работы просить, и как посмотрел на них, так и отступился… А если даже — вот как я теперь — достанешь работу постоянную, — тоже нехорошо. Работа от 6 утра до 10 вечера, да один час на обед. А подмастерья как звери. Спину разогнуть не смей. Отчего это никто в газетах не напечатает, не скажет беднякам, что здесь, в Лондоне, скверно для них как нигде, чтобы они сюда не приезжали. Тут их швыряют, как в Литве огурцы, а они все едут, все бегут сюда, а что с ними здесь будет в конце концов — даже и подумать ужасно.
Остановил я меланхолического своего собеседника часу в 11 вечера. Весь Лондон уже вымер, а в Уайтчепеле все еще разливалась по улицам человеческая нищета — крикливая, яркая, неприкрытая.
Англичан в этом «квартале, заселенном преступниками», — немного. Это сразу заметно, ибо кабаки в Уайтчепеле весьма немногочисленны.
Хаотичное, но интенсивное погружение в культурную жизнь Англии сыграло существенную роль и в самоопределении Чуковского как литературного критика, в поисках своего жанра и своих тем. Стиль его критических статей в долондонский и послелондонский период разительно отличается. Небрежный порхающий стиль он усвоил в английской эссеистике, как и умение поразить читателя неожиданным парадоксом. Прежде чем стать русским популяризатором творчества Оскара Уайльда, Чуковский многому у него научился сам. Наукообразные и тяжеловесные рассуждения ранних одесских фельетонов постепенно сменяет легкая и изящная разговорная манера, появляется умение вовремя ввернуть острое и колкое словцо.
Видимо, в Лондоне и произошло осознание своего призвания как критика, во всяком случае, по возвращении оттуда Чуковский писал почти исключительно о литературе. Возможно, тогда же или сразу после возвращения из Англии в 1904 году созрело решение покинуть Одессу и переехать в столицу, куда, кстати, еще в 1903 году перебрался Жаботинский.
Но покидали они родной город с разными чувствами. В биографиях Жаботинского неоднократно указывалось, что он был горячим патриотом Одессы. «Для него Одесса была не просто случайным местом рождения, — писал Иосиф Шлехтман, — но великим счастьем, бесценным даром судьбы. Всю свою жизнь он высоко ценил и бесконечно гордился тем, что носит звание одессита. В его шкале ценностей ранг одессита был высшим, самым благородным из существующих на свете. Он был больше, чем патриот Одессы, он был шовинист Одессы». [116]
116
Joseph B. Shlechtman. The Vladimir Jabotinsky story, 1-st ed. New York, T. Yozelloff, 1956–1961.
Чуковский относился к Одессе куда более критически. В фельетоне «Дневник одессита в Петербурге» он с иронией вспоминал о литературных четвергах на Ланжероновской, которые отличаются только тем, кто первый выступил — Лазаревский или Лифшиц. [117] В следующем фельетоне «Одесса в Петербурге (Из столичных впечатлений)», о своем родном городе он писал: «От юности моей мечтаю я видеть Одессу, мой
117
Одесские новости. 1903. 21 марта.
118
Одесские новости. 1903. 4 апреля.
Надо учитывать также и то, что «одесский миф» сложился уже в советский период, Чуковский не пытался примкнуть к компании расторопных, предприимчивых и неунывающих одесситов, родственников Остапа Бендера и земляков Бени Крика, как это делало поколение Валентина Катаева. Миф об Одессе в биографии Чуковского не занимал никакого места. В дневнике Чуковского есть ряд весьма неприязненных отзывов об Одессе, которые будут опубликованы в новом его издании. Поэтому Одессу он покидал без всяких сожалений, и на пороге нового петербургского периода состоялось его последнее выступление под патронажем Жаботинского на страницах петербургской газеты «Еврейская жизнь», в редакционных делах которой Жаботинский принимал деятельное участие.
К. Чуковский. Случайные заметки [119]
Небольшое обстоятельство послужило причиной этих строк. Не так давно в Одессе в нашем «Литературно-артистическом кружке» прочитан был реферат о национализме [120] . Вот об этом реферате мне и хочется поговорить здесь, хотя он решительно ничем-таки не выделяется. Или вернее: именно потому, что ничем не выделяется. В этом-то и вся его привлекательность. Ибо он изображает собою — во всей бледности своей — типичнейшее мнение русского «хорошего человека», среднее, так сказать, пропорциональное всех подобных мнений. Сколько-нибудь выраженная индивидуальность только помешала бы его химической чистоте, она подвергла бы его тем или иным случайным уклонениям.
119
Еврейская жизнь. 1904. № 11. С. 177–182.
120
Реферат М. Славинского «Психические элементы национальности» был прочитан 7 окт. 1904 года на «четверге» одесского Литературно-артистического общества. Информация: Одесская жизнь. Хроника (Одесские новости. 1904. 8 окт.) и И. О. [И. Осипов]. По «четвергам» (там же, 9 окт.). Славинский Максим Иванович (1868–1945) — поэт и публицист, писавший о национальных проблемах; после революции входил в правительство Петлюры. С именем Славинского позднее будет связана скандальная история с участием Жаботинского, заметку о которой приводим: «В Исполнительном комитете Всемирной сионистской организации, находящемся в Лондоне, разразилась буря, которая имеет связь с общерусскими делами. Она Состоит в следующем: член Исполнительного комитета сионистской организации Вл. Жаботинский без ведома своих товарищей по комитету заключил с М. Славинским как с представителем Петлюры в Праге договор, согласно которому организуется специальная еврейская жандармерия для предупреждения антиеврейских погромов на Украине. Эта жандармерия предполагалась подчиненной главному командованию Петлюровского штаба, но она не должна была участвовать в активной борьбе с Красной армией, а лишь ограждать порядок в уже освобожденных от большевиков местностях. В. Жаботинский имел в виду борьбу с погромами, а М. Славинский надеялся таким путем примирить все еврейство с украинцами. К сожалению, этот договор стал известен большевикам: Троцкий немедленно опубликовал свое предупреждение, что, если план Жаботинского будет осуществлен, все еврейское население Украины будет беспощадно истреблено Красной армией. Надо заметить, что в означенном договоре было оговорено, что в корпус еврейской жандармерии могут быть приняты всякие евреи, исключая коммунистов. Окрик Троцкого, а главное, заключение договора Жаботинским без ведома его товарищей по Исполнительному комитету и определенная тенденция всей сионистской организации сохранять строгий нейтралитет по отношению ко всем Политическим партиям всех народов — все это вызвало возмущение сионистов против Жаботинского. Лондонская еврейская пресса требует его немедленной отставки от занимаемого им ответственного поста в сионистской организации» (Витнес. Буря в сионистском лагере (От нашего лондонского корреспондента) // Общее дело. 1921. 15 дек. № 515. С. 2).
А теперь такое удобство: считаясь с одним этим мнением, мы уже считаемся с теми тысячами и тысячами других, которые тускло глядят из газетных передовиц, уныло-либеральных статей. Как же не воспользоваться таким исключительным случаем?
Раньше всего реферат, конечно, известил нас, что национальности вообще-то говоря, нет, что она фикция нашего разума, что ходячие мнения — о французе, немце, греке — суть, собственно говоря, мнения о том или другом общественном классе у французов, у немцев у греков; или — об известной эпохе в жизни этих народов. Что — стало быть — говоря о национальности мы принимаем за абсолют нечто частичное и временное. Абсолютной же национальности мы представить себе не можем, как не можем представить себе абсолютного треугольника, а мысля треугольник, представляем косоугольный или прямоугольный — и так далее по установленному канону.