Чмод 666
Шрифт:
Сначала Бог создал Небо и Землю. Отдохнул. Затем Бог создал мужчину. Отдохнул. Затем Бог создал женщину. Больше ни Бог, ни мужчина уже не отдыхали. Это что — притча или просто анекдот?
— Ну, Лен! — с просительной интонацией сказал я. — Староват я для тебя буду. Я ж почти вдвое тебя старше! Как твоя бабушка может допускать такие мысли?
Бабушка у Лены — Татьяна Александровна Мансурова — человек в своем роде уникальный. С какими-то древними корнями из очень интеллигентной семьи, она носила дворянскую фамилию и состояла, по слухам, в дальнем родстве аж с самим царским родом. Будучи из эмигрантов второй волны, она попала в Париж в совсем еще юном возрасте. Во время Второй мировой войны, в период нацистской оккупации, познакомилась с застрявшем в Париже голландцем-сопротивленцем, тогда тоже еще мальчишкой, и у них зародилась любовь на всю жизнь. Кстати со своим избранником —
— … Как твоя бабушка может допускать такие мысли?
— Да смеюсь я, шучу, — успокоила меня подруга. — Не пугайся только. Ничего такого моя бабушка никогда не говорит. Но думает! Так вот — прилетаю я завтра. Встретишь меня?
— Обязательно! А завтра — это когда?
— Рейс… сейчас скажу… так, запоминай: рейс — су двести пятьдесят один Аэрофлот, в Шереметьево два. Прилет в три часа по Москве. Разберешься там.
Лена вообще замечательная девушка. Мне было интересно с ней всегда и везде, и мы могли болтать обо всем на свете. В свои двадцать два года она была слегка циничной, и далеко не дурой, что делало ее еще более привлекательной в моих глазах. Она всегда удивляла меня своей особой женской сметкой и потрясающим чувством юмора. Если на нее находило вдруг паршивое настроение, то она просто-напросто являлась ко мне, и мы долго сидели прижавшись друг к другу. Наконец она объясняла, в чем дело, а я пытался ее успокаивать. Обычно у меня это получалось. У нее был холодный аналитический ум, который иногда неправильно называют «мужским». Она хорошо понимала, что такое Unix, отличала его от Linux, и прекрасно знала, что, когда я говорю «машина», то имею в виду совсем даже не автомобиль. Но при этом она не знала кучу разной другой полезной информации. Ей было действительно интересно меня слушать, и она любила задавать всякие вопросы. Настоящие вопросы, умные, с полным осмыслением. Мы говорили и говорили, а в знак признательности за это я получал ее драгоценную улыбку, горячие объятья и нежные поцелуи. А если она светилась счастьем, то мы становились пригодны для разных безумных поступков, в частности, в области секса. Обычно она была изобретательницей и выдумщицей, да и мои идеи часто воспринимала с пониманием и интересом. Она была чудесная девушка.
Когда Лена отсоединилась, то я с запозданием понял, что везти ее мне некуда. Я так и не смог взять в толк, почему Юлия категорически запретила кого-либо приводить в офис, где я жил, и который уже привык считать своим домом. Пусть временным, но все же домом. Нарушать запрет не хотелось, и я позвонил.
На этот раз мне повезло, и Юлия ответила на звонок практически сразу.
— Юль, это я, добрый день. Тут такое дело… приезжает моя знакомая из Парижа, и ей негде остановиться…
— Привет. И что ты от меня теперь хочешь? — жестко спросила она.
— Можно она поживет там же, где и я?
— Я же тебе сказала, чтобы ты никого туда не приводил! Она уже там?
— Мы только завтра встречаемся в аэропорту… — смущенно пролепетал я, ощущая себя крайне глупо. — Так как? Можно?..
— Нет, — кратко ответила Юлия. В ее голосе почему-то послышались злые нотки.
— Но ситуация можно сказать критическая… — я пытался надавить и все-таки добиться согласия.
— Я сказала — нет! Твои трудности, сам и решай. Кстати — ты когда заедешь к моему отцу? Он ждет, говорит — ты обещал. Еще он говорит, у тебя телефон все время выключен.
«Странно, — подумал я в тот момент, — телефон, как раз, у меня все время включен. И Ленка прозвонилась, и еще масса народа всякого. Что-то дядюшка здесь напутал».
А в слух сказал:
— Да? Я проверю. Заеду, может даже сегодня.
— Нет, я не смогу, извини. Занята по самые ушки.
Юлия отключилась, а вместе с ней у меня отключилось всякое желание отмечать свой день. К тому же праздновать сорокалетие — примета дурная. И тут я вдруг понял, что мне надо делать и куда можно пристроить свою Ленку. Хоть и неудобно будет, зато логично. Дело в том, что дядя Ираклий всегда интересовался генеалогией российских дворянских родов, вот на этом и сыграем. Попрошу устроить девушку, пусть выделит ей комнатку в своих хоромах. Хамство, конечно первостатейное, но денег на приличную московскую гостиницу у меня просто не хватало.
На другой день в аэропорту все прошло легко и непринужденно. Это если не считать багажа — Ленка прилетела с большим чемоданом на колесиках. Без проблем удалось нанять какого-то частного «извозчика», мы загрузились и поехали в сторону Москвы.
Когда мы уже приблизились к Окружной дороге, я попросил нашего водителя завезти нас в ближайший супермаркет, дабы купит еды, воды и чего-нибудь выпить. Пока мы отоваривались, а водитель нас смиренно ждал (это сильно подняло цену за проезд, но уж ладно, что было делать), я рассказал подруге историю последних событий. С того самого момента, как мы расстались в кафе на бульваре Сен-Жермен. По вполне понятным причинам я умолчал о своих мистических приключениях, и про Юлию, сказав только, что живу в неиспользуемом офисе, а основным условием моего нахождения там, является строжайший запрет на прием гостей.
— Так что за история с тобой приключилась? — спросил я, когда отредактированные мною новости закончились. Почему-то сама Лена не особенно торопилась с рассказом.
— А, да. Понима-а-аешь… — задумчиво протянула она, — не знаю даже как сказать.
— Вот так и скажи, как все на самом деле было. Меня сейчас вообще трудно удивить чем-либо.
— Мы тогда сидели в кафе, да? Потом тебе позвонили из Москвы, и сообщили… А потом — полнейший провал. Дальше я оказалась в клинике, в H^opital Piti'e-Salp^etri`ere[17]. Причем я была абсолютно здорова, только не помнила ничего за последние два дня, что пробыла в этой больнице. Знаю обо всем лишь по рассказам других. Ничего не помню! Оказалось, что я бесцельно разгуливала по Люксембургскому саду. Как я туда попала? Не знаю, но мое поведение кого-то насторожило, после чего этот кто-то позвонил в жандармерию. Представляешь? Жандарм оказался вполне душевным малым, решил, что со мной что-то не совсем в порядке, вызвал медиков, и меня отправили в Сальпетриер…
— Почему именно туда?
— Без понятия. Наверное, просто ближайшая больница. Вот, собственно и все. Там я проторчала два дня, а когда пришла в себя, то поняла, что ничего не помню. Два дня как бы исчезли из моей жизни. Врачи говорят, что я в эти дни сидела и тупо смотрела в одну точку. Причем — все слышала и все понимала, и могла выполнять указания и команды. Заправить постель, сходить в туалет, привести себя в порядок… но это как-то бессознательно, что ли. Потом меня еще подержали, провели какие-то исследования, сделали томографию черепа. Ничего не нашли, ничего не поняли и выписали.
— А с каким диагнозом?
— Не знаю, там что-то туманное. Меня бы еще подержали: мною заинтересовался какой-то не то невролог, не то психиатр, но я настояла на выписке. За мной приехали родители. Они всегда в январе гостят у бабушки — приезжают на Новый год и православное Рождество. Чувствовала я себя великолепно, и сама бы прекрасно добралась! Да, при мне не оказалось мобильного телефона, только страховая карточка. По ней-то сразу и опознали меня. Завела новый телефон, поэтому ты и не мог мне дозвонится. Я еще посидела некоторое время дома, и когда все утряслось, то захотела к тебе в Москву. Бабушка дала денег. Вот и все.
— И тебя отпустили? — удивился я.
— Ха, попытались бы не отпустить!
— Да… — только и смог произнести я. — А почему рассказывать не хотела?
— Ну, мало ли что! Вдруг ты подумаешь, что я сумасшедшая?
— Я и так это хорошо знаю, — засмеялся я, — чего там думать? Вот так, сразу, рвануть из Парижа к своему мужику — не всякая сможет! Сумасшедшая и есть!
Вместо ответа, Ленка сказала — «у!» и ткнула меня локтем в бок.
Мы молча вернулись к машине, что терпеливо ждала нас на стоянке перед огромным магазином. Я рассказал водителю, как ехать, и весь дальнейший путь мы проделали в полном безмолвии. Не хотелось говорить в присутствии незнакомого мужика. Вероятно, он решил, что мы почему-то поссорились.