Чочара
Шрифт:
Микеле спросил:
– На каком фронте?
Как ни странно, лейтенант промолчал, посмотрел враждебно на Микеле и уткнулся в свою тарелку.
Но лейтенант не успокоился, было совершенно очевидно, что он чувствовал если не прямую враждебность, то, во всяком случае, недружелюбие окружающих. Он оставил в покое Микеле, показавшегося ему недостаточно запуганным, и опять переключился на адвоката.
– Дорогой синьор адвокат,- сказал он вдруг, указывая на стол,- вы здесь утопаете в изобилии, в то время как все вокруг умирают с голоду... Откуда вы
Адвокат обменялся значительным взглядом с матерью, при этом во взгляде матери был страх, а во взгляде адвоката - спокойствие. Адвокат ответил:
– Я вас уверяю, что в другие дни мы не едим таких вещей... Мы приготовили этот обед специально для вас.
Лейтенант помолчал несколько минут, потом опять спросил:
– Вы владеете землей в этой долине, не так ли?
– Некоторым образом так.
– То есть как, некоторым образом? Мне говорили, что вам принадлежит половина этой долины.
– О нет, дорогой лейтенант, тот, кто сказал такую вещь, лгун или завистник, а может быть, и то, и другое... У меня здесь есть несколько садов... мы называем садами эти красивые апельсиновые рощи.
– Я слыхал, что эти так называемые сады дают большой доход... Вы богатый человек, адвокат.
– Ну уж, синьор лейтенант, не так, чтобы очень... но на жизнь хватает.
– А вы знаете, как живут ваши крестьяне здесь, в окрестностях?
Адвокат уже понял, куда клонит лейтенант, и ответил с достоинством:
– Хорошо живут... в этой долине крестьяне живут лучше, чем где бы то ни было.
Лейтенант как раз отрезал себе кусок курицы; уставив острие ножа на адвоката, он сказал:
– Если эти крестьяне живут хорошо, то как же живут те, кто живет плохо? Я видел, как живут ваши крестьяне. Живут, как скотина: дома их похожи на хлев; питаются тоже, как скотина, и одеваются в лохмотья. Немецкие крестьяне живут иначе. Нам, немцам, было бы стыдно, если бы наши крестьяне жили, как ваши.
Адвокат, уступая умоляющим взглядам матери, которые, казалось, говорили ему: «Не поддавайся на провокацию, молчи!»--пожал плечами и ничего не ответил Но лейтенант продолжал настаивать:
– Что вы скажете на это, дорогой адвокат, что вы ответите мне?
Адвокату пришлось ответить на этот раз:
– Они сами хотят так жить, я вас уверяю, лейтенант вы их не знаете.
Но лейтенант возразил резко:
– Нет, это вы, землевладельцы, хотите, чтобы крестьяне жили таким образом. Все зависит от этого,- он дотронулся до своей головы,- от головы. Вы - голова Италии, и вы виноваты в том, что крестьяне живут, как скотина.
Адвокат, казалось, был страшно напуган, но принуждал себя есть и глотал куски, делая при этом такие движения шеей, как делает петух, торопящийся проглотить что-нибудь. Лицо матери приняло отчаянное выражение, и я увидела, что она потихоньку сложила под столом руки для молитвы и молилась, прося защиты у бога. Лейтенант продолжал:
– Раньше я знал только несколько итальянских городов, самых красивых, а в этих городах знал одни лишь памятники.
Адвокат промолчал, только пожал плечами, как бы желая этим сказать: «А я-то тут при чем?» Лейтенант заметил это и возмутился:
– Нет, дорогой синьор, это касается вас, как и всех прочих интеллигентов - адвокатов, инженеров, врачей, профессоров. Мы, например, немцы, были возмущены разницей, существующей между итальянскими солдатами и офицерами: офицеры покрыты галунами, одеты в мундиры из специальной материи, едят особую пищу, все для них готовится отдельно, во всем у них привилегии Солдаты же одеты в лохмотья и питаются, как животные, и обращаются с ними, как со скотом. Что вы скажете на это, синьор адвокат?
На этот раз адвокат ответил:
– Я скажу, что это, может быть, и так. Я сам первый сожалею об этом. Но что я могу один сделать?
А тот придирчиво:
– Нет, дорогой синьор, вы не должны говорить так. Это касается вас лично. Если бы вы и вам подобные действительно захотели, чтобы положение изменилось, то оно изменилось бы. Вы знаете, почему Италия проиграла войну и почему мы, немцы, должны жертвовать своими драгоценными солдатами, посылая их на итальянский фронт? Это случилось именно из-за разницы между солдатами и офицерами, между народом и вами, синьорами из господствующего класса. Итальянские солдаты не хотят воевать, потому что считают, что это ваша, а не их война, и, отказываясь воевать, они показывают свою враждебность к вам. Что вы скажете на это, уважаемый адвокат?
Теперь уже лейтенант так раздразнил адвоката, что тот забыл о всякой осторожности и сказал:
– Это правда: народ не хотел войны. Но я тоже не хотел ее. Нас принудило к этой войне фашистское правительство А фашистское правительство я никогда не считал своим правительством, в этом вы можете быть уверены.
На что тот, подымая голос:
– Нет, дорогой синьор, это было бы слишком удобно: это правительство - ваше правительство.
– Мое правительство? Вы изволите шутить, лейтенант?
Тут мать вмешалась в их спор:
– Франческо, ради бога... прошу тебя. Лейтенант продолжал настаивать:
– Да, это ваше правительство; хотите я вам докажу это?
– Как вы можете это доказать?
– Я все знаю о вас, дорогой синьор, знаю, например, что вы антифашист, либерал. Но в этой долине вы водитесь не с крестьянами или рабочими, здесь вы водитесь с секретарем фашистской организации... что вы скажете на это?
Адвокат опять пожал плечами.
– Прежде всего я не антифашист и не либерал, я не занимаюсь политикой и не вмешиваюсь в чужие дела. И при чем здесь секретарь фашистской организации.-3 Я учился с ним вместе еще в школе, мы даже дальние родственники: моя сестра вышла замуж за его двоюродного брата... вы, немцы, таких вещей не понимаете... и вы недостаточно знаете Италию.