Чоновцы на Осколе
Шрифт:
Но вот кобыла остановилась, наскочив на чью-то лошадь, и та лягнула ее задними ногами.
— Слезай! Кажется, приехали. Да придержи свою чертову кобылу, — услышал Димка раздраженный шепот Иванова, секретаря комсомольской ячейки мельничного комбината.
Спрыгнув на землю, Димка облегченно вздохнул, разминая отекшие ноги.
— Эх, покурить бы! — мечтательно произнес Иванов.
— Ты что, очумел? — возмутился Димка. — Гулин тебе закурит, забудешь, с какого конца прикуривать!
А Гулин легок на помине.
— Ну,
— Все, Константин Арсентьевич, — обрадованно доложил Димка.
— Вот и хорошо. Я знал, кого назначить замыкающим, никому не дашь отстать.
Гулин дружески тяжелой ладонью хлопнул Димку по плечу.
— Ну, а сейчас, ребята, отпускайте подпруги и по одному заводите коней в ригу. Мы приехали в Гремячий хутор, отсюда до Гарного с версту пешком прогуляемся…
Только тут, всмотревшись в темноту, Димка увидел темные очертания высоких деревьев и хозяйственных строений хутора.
Отпустив подпруги, чоновцы по одному завели коней в просторную крытую соломой ригу. При свете фонаря привязали лошадей по разным углам к дубовым подпоркам и дали им сена.
— Ну, ребята, Стрижову и Челнокову придется здесь остаться за коноводов. Смотрите лучше за моим жеребцом, сорвется с привязи — всех лошадей поуродует, — сказал Гулин.
«Остаться с лошадьми за коновода, — для этого ли я ехал сюда?» Сердце Димки учащенно забилось. Но возразить командиру, показать свою недисциплинированность он не осмелился, и Гулин заметил это.
— Ладно, Димка, не журись, пойдешь с нами! За коновода останется Тимохин, у него сапоги развалились.
— Лучше бы Димка дал мне свои чоботы, они у него крепкие и моего размеру, — раздался за спиной Гулина недовольный голос Тимохина.
— Ну, ну, тише, орлы! Это вам не комсомольское собрание! — прикрикнул Гулин.
Пришел худенький седенький старичок в драной украинской свитке, подпоясанной веревкой, батрак с хутора Гарного.
— Ну, как, дедок, все в порядке? — спросил Гулин, усаживая старика рядом с собой на солому.
— Маленько припоздали, товарищ начальник, хозяйка и гости спать легли… Как в темноте справитесь?
— Ладно, как-нибудь справимся. Павел Щербатенко приехал?
— Приехал. С ним еще один. С вечера при огоньке за столом с Туркой все о чем-то спорили, ругались, думал, передерутся. А потом все вместе вечеряли, самогонку пили. Павел все на гитаре играл, песни жалобные пел про Русь святу, Волгу-матушку. Сейчас с хозяйкой в горенке спит, а Турка и еще один на лавках в передней. Бомбы, обрезы у них. Как их возьмете, сени-то закрыты?! Без шуму не обойдется… А стрельбу поднимете, тут рядом туркинские живоглоты.
— А нельзя ли сени открыть? — спросил Гулин.
Старик задумался.
— Со двора ежели, — нерешительно сказал он. — Двор, правда, изнутри на запоре. Вот если
— Слышал, Димка? — спросил Гулин. — Тебе придется нам двери открывать. А ты, Трифон Никитич, — обратился он к старику, — пойдешь с нами. Пока мы будем гостей снаряжать в дорогу, запряжешь в бричку хозяйских коней. Не тащить же нам паршивого офицеришку Пашку Щербатенко и пьяницу Турку на своих плечах!
Ребята, слушая разговор Гулина с дедом, жевали хлеб, грызли сухари.
У Димки, с обеда ничего не бравшего в рот, сосало под ложечкой. В спешке поужинать он не успел, а захватить с собой на дорогу было нечего, так как питались они с отцом в столовой.
«Эх, была бы мамка жива, она бы мне обязательно в дорогу чего-нибудь сунула», — с грустью думал Димка, ковыряя в зубах овсяной соломинкой.
А сидевший рядом с Димкой Иванов, будто прочитав его тайные мысли, сказал, протягивая кусок хлеба:
— На-ка, Димка, пожуй! Без матери, вижу, худо вам с отцом живется. Виктору Григорьевичу лечиться бы надо. Как-то с ним разговариваю, а он вдруг закашлялся — и кровь на губах… Надо здоровье отца беречь, он столько для всех нас сделал хорошего, обидно будет, если до мировой революции не доживет. А ты еще, бедовая голова, его своими чудачествами изводишь. Пробил бы черепок Саше Подгоркину, чем бы дело кончилось?
— Я ж его только попугать, — виновато опустив голову, оправдывался Димка.
— А ну, орлы, пошли! — поднимаясь, сказал Гулин.- И запомните — ни одного выстрела. Банда тут близко, на шум могут, дьяволы, прискакать. А Павла Щербатенко живым во что бы то ни стало должны захватить.
— А если они в нас начнут палить? — спросил Иванов.
— Ну, тогда другое дело…
Ребята проверили оружие, заложили в гранаты запалы и по одному вслед за Гулиным и стариком вышли из риги.
Уже занимался рассвет. Залитую вешней водой леваду окутал туман. По скользкому скату поднялись чоновцы на гору. Впереди показался пятистенный бревенчатый дом с примыкающим к нему большим крытым соломой двором, деревянный амбар, рига. Уже явственно различимы стали вишневые и яблоневые деревья с густо выбеленными известью стволами за плетневым частоколом, раскинувшимся по взгорью над облачным туманом низины.
Гулин и Димка осторожно подошли к двору. Димка сунул наган в карман и проверил гранату на поясе.
Гулин подсадил Димку, и тот легко взобрался на крышу, разгреб солому и, спустив ноги в образовавшуюся дыру, не раздумывая, спрыгнул вниз. Со двора донеслось коровье мычанье и блеяние перепуганных овец.
Гулин, Иванов остановились у крыльца с наганами в руках. Усенко держал наготове веревки и тряпки, чтобы связать бандитам руки и заткнуть рты.
За дверью в сенях послышались шаги, проскрипел деревянный засов, звякнула железная щеколда.