Чреватая идея
Шрифт:
Тогда-то он кое в чем засомневался и вроде бы даже обескуражился.
Между прочим, он был женат, что полагал весьма разумным. Хотя домашнее неодиночество докучало всевозможной чушью и суетой, однако наличие рядом особи, в которой изживаешь ложные навыки жизни, а она, присоединяя к твоим возвратно-поступательным движениям свои, ликвидирует телесную докуку и лежа способствует обоюдному здоровью, оказывалось не лишним.
Ему было очевидно, что природа замаскировала детородную задачу под оглупляющую человека любовь. Учитывая это, он просто изливал в жену что следовало, а та, равномерно
Жили они хотя и не в бараке, но в одной комнате с барачным ассортиментом жизни, который описывать не станем - рассказ не про это. Будучи тоже по педагогической части, жена никого не учила, а выводила в РОНО графики успеваемости, хотя увлекалась фордизмами, разделяла его взгляды на жизнь, ходила с челкой, варила простую снедь, но чаще они питались в столовой, где пища по простоте и жути превосходила все, что можно сказать о ней плохого. Столовская еда была настолько никакая, что ею было даже не отравиться. А это, хотя и неплохо, но "нельзя отравиться" слева от вертикальной черты, где пишется "Дано", очень похоже на "не получается забеременеть".
Что как раз имело место в их сожительстве.
Они натренировались в момент семяподачи учащенно не дышать, и, пока он поставлял в нее положенное, а она это положенное принимала, разговаривали о чем-либо практическом. Разве что ближе к свершению он предупреждал ее пацанским словцом: "Я спускаю! Подымай ноги!"
И жена после совершенного как надо соития лежала, чтоб ничего не пропало, с задранными на кроватную спинку ногами и заодно просматривала показатели успеваемости. Пока же лоно ее подсыхало, Н. уходил ставить чайник, попить чаю с сушками.
"Наш будет не такой!" - думал он, звякая чайником и доставая сушки. "Наш будет не такой! - говорил он, когда слышал, как кто-то из заоконных дразнил товарища или убегал с воплем "мама!" - Дитя должно быть безупречно, как учебник Киселева!"
То, что бывают тоскливые вечера, - известно. Хотя по вечерам есть готовальня. Но что бывают тоскливые утра и полудни, и обеды, и бессонные ночи, он сперва не знал. Щелкать выключателем, зажигая и гася лампочку с такой частотой, что свет в ней не мигал, а виделся сплошным, он наловчился еще в детдоме, а заставить себя заснуть, оказывается, не мог. Поэтому, после того, как Н., неоднократно поубеждав жену, что "наш будет не такой", стал говорить это все реже, они стали подумывать о приемном дитяти.
Жена даже сказала: "Может, евреенка возьмем, чтоб наверняка. Правда, их всех после войны расхватали".
"Нет уж! Его будут ставить ни во что, и он выработается не как следует" - возразил Н.
Когда они решили наконец обратиться в детдом, он как раз овладевал стихотворством. Только что появился красный шеститомничек Маяковского, и он его изучил, находя в императивах поэта многое бессмысленным и не по делу. Однако
Строки у Н. стали складываться вполне оригинальные, но с особым вывертом слов и образов, например:
Сад на рассвете свищет и птится...
Сказанный сад "птился" страницы две, причем исписанных левой рукой, потому что, заупражнявшись сочинять, Н. освоение левой все еще продолжал (помните окружность?). Подключение руки правой ситуацию в поэме о "птящемся" вертограде сразу, конечно, переиначило. Милый рассветный сад левши обратился диким полем, где бесчинствовала свирепая десница:
Ястреб в поле ястребил
Слабокрылых истребил!
И вот, покуда он в дороге шевелит губами, они на двух трамваях достигают детдома, где принимает их заведующая, привычная разговаривать с такими вот желающими бездетниками. Сперва никто до конца - ни пришедшие, ни заведующая - друг другу не открываются. Она им показывает диаграммы, а жена, диаграммы разглядывая, интересуется успеваемостью. Потом заведующая хвастает стенгазетой. В ней стихотворение девочки Нади Бесфамильной "Жук в колхозе", а также заметка приютского фельдшера "Ложка моркови - капля крови". О полезном поедании моркови.
– Морковку, что ли, завезли? - спрашивает бывалый наш Н., а заведующая, хотя как руководительница и осмотрительна, но по-женски, конечно, недовдутая, отвечает: "Ага! Полуторку. Не знаем прямо, куда девать. Боимся, погниет вся. Уже и начала".
Потом они ходят по тропинкам диковатой территории, возле которых плакаты. В разговоре заведующая замечает: "Девочки есть ну до того хорошие, прямо удивляешься, откудова такие берутся!" Н., который заведующую как бывший детдомовец видит насквозь и потому уже час как не выносит, хочет, конечно, исчерпывающе сообщить, откуда именно такие и вообще дети берутся, но сдерживается.
Потом вокруг заведующей сама собой скапливается кучка маленьких и даже совсем маленьких детишек, из которых кое-кто уже напились какао, а одна девочка - столько, что прямо срыгнула на Шурика. Кое же кто снова принимали красный стрептоцид, а то у них с вечера был горячий лоб.
Дети в детдомах стеснительными не бывают, хотя, что оно вообще такое стеснительность? Почему крохотное существо прячется за отцову штанину, даже если с ним ласково заговорить? Потому что это - опаска. Врожденная маскировка опаски под стеснительность. Она при нас на всякий случай. Чтобы упастись от возможной беды.
Но вот маленькое существо принимается из-за ноги выглядывать. А это уже - любопытство, необходимое для оценки ожидаемых неприятностей.
Опаска и пытливость - два инстинктивных навыка, приданные нам с первых дней жизни для общения с миром. В младенчестве и детстве они натуральны, даже если закамуфлированы под застенчивость и любопытство. У приютских же и опаска, и пытливость непоправимо смазаны во что-то особое - детдомовское...
"В человеке, даже в сопливом, все изначально изолгано!" - думает педагог Н.