Чревовещатель
Шрифт:
– И ты не побоишься подвергнуться такому скандалу из-за женщины, которую уже разлюбил. Если предположить, что ты любил ее когда-нибудь, что сомнительно…
– Я не отступлю. Задето мое самолюбие. Офицер не должен позволять банкиру одержать над ним верх.
– Честное слово, это безумие. Жорж, ты огорчаешь меня.
– Я прошу у тебя не нравоучений, в которых не имею надобности, но имя ростовщика.
Ахилл Даркур вынул из кармана крошечный бумажник и посмотрел на одну страницу.
– Мне говорили, — сказал он, — о пруссаке, недавно
– Опасен или нет, мне что за нужда! Как зовут твоего пруссака?
– Даниель Метцер.
Жорж Прадель в свою очередь вынул из кармана бумажник и записал имя.
– Теперь мне нужен адрес. Где живет этот Даниель Метцер?
– На улице Баб-Азун, номер семь.
– Благодарю за сведения, завтра же пойду к нему.
На другой день Жорж Прадель отправился на улицу Баб-Азун, одну из самых старинных в Алжире. Когда он подошел к указанному дому, дверь отворилась, и из него вышла мулатка.
– Господин Даниель Метцер дома? — спросил Жорж.
– Это мой хозяин, — ответила служанка на ломаном французском. — Он не выходил.
– Могу я его видеть?
– Входите, а я доложу.
Офицер шагнул за порог и очутился в квадратном дворе, с трех сторон окруженном галереей в мавританском стиле. Струя воды с приятным журчанием лилась из гранитной колонны в бассейн. «Ну, — подумал племянник Домера, направляясь к зданию, — этот пруссак выбрал себе недурное жилище».
Мулатка провела молодого человека через три залы нижнего этажа и оставила его в узкой комнате, в которой не было никакой мебели, кроме маленького дивана.
– Садитесь, — сказала она, — хозяин сейчас придет, и ушла.
Жорж, оставшись один, сел на диван и стал обдумывать, как лучше обратиться с просьбой о займе, когда ростовщик его примет. От размышлений его отвлекли звуки двух голосов: из соседней комнаты доносились обрывки разговора. Смысла уловить было невозможно, но тон молодой офицер различал. Первый голос, очевидно женский, был дрожащий, взволнованный и даже молящий, в нем явственно слышались слезы. Другой голос, бесспорно мужской, грубый и хриплый, походил на рев дикого зверя. С каждой минутой спор разгорался все больше.
«Должно быть, пруссак женат, — думал Жорж Прадель, — и в этом супружестве нет согласия». В эту минуту лейтенант внятно услышал следующие фразы, которые, очевидно, завершали разговор:
– В последний раз спрашиваю вас, сделаете вы то, чего я хочу?
– Умоляю вас не настаивать. Я уже ответила.
– Отказом, не так ли?!
– Я должна!
– Что вы говорите о долге? Первый и единственный долг женщины — повиноваться! Я муж, я властелин. Когда я приказываю, склоняйте голову и, не рассуждая, покоряйтесь.
– Никакая женщина на свете не была послушнее меня. Но сейчас я не могу! Речь идет о моей чести.
– Ваша честь — моя честь! Если я не нахожу, что она в опасности, чего вам еще нужно? Будете ли вы повиноваться? Пойдете
– Не пойду.
– Я потащу вас!
– Мне стоит только позвать на помощь первого прохожего, и вы знаете, что общественное мнение тотчас возмутится и накажет вас за эту низость.
– А, презренная!
– Убейте меня! Кто вам мешает? Уж не воображаете ли вы, что я боюсь смерти?
После этих слов раздался болезненный стон, а за ним слова:
– Мне больно. Какая низость!
Послышалось ворчание, и мужчина с неописуемым бешенством крикнул:
– Вон отсюда! Я вас раздавлю!
Положение, в котором оказался лейтенант, делалось нестерпимым. Наверно, ни господин, ни госпожа Метцер не подозревали о присутствии свидетеля. У Жоржа Праделя была только одна мысль — бежать, пока его не обнаружили. Ему это не удалось. Дверь в комнату, в которой он находился, вдруг отворилась, и на ее пороге появилась госпожа Метцер.
Леонида, бледная как смерть, задыхалась от волнения, испуга и боли, потому что муж в припадке бешенства сжал ее руки так, что чуть не сломал их. Ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам и груди. Жгучие слезы катились из глаз. Ее красота была поразительна. Жорж Прадель, изумленный и ослепленный этим явлением, будто окаменел, ему с трудом достало присутствия духа поклониться. Госпожа Метцер, очутившись неожиданно лицом к лицу с незнакомцем, который, возможно, все слышал, закрыла руками лицо, прошла через комнату и исчезла.
XLIII
Мы должны дать нашим читателям объяснение. Мулатка, оставив посетителя и намереваясь доложить хозяину, что его ждут, отправилась к нему. Но Метцер, выведенный из себя сопротивлением жены, не захотел слушать служанку и приказал ей оставить его в покое. Девушка боялась Даниеля, грубость которого была ей известна. Она не настаивала и ушла, говоря себе: «Не хочет слушать. Скажу позже, когда он перестанет сердиться».
Вот почему муж Леониды, думая, что он один в доме, дал волю своему бешенству. Несколько минут Жорж Прадель, словно завороженный, не мог отвести глаз от двери, за которой скрылось дивное видение. Одной секунды и одного взгляда было достаточно для того, чтобы сердце лейтенанта было безраздельно отдано Леониде. Он был выведен из этого восторженного состояния вторым явлением, настолько отвратительным и пошлым, насколько первое было трогательно и поэтично.
Толстая короткая фигурка Даниеля Метцера появилась в двери, которую оставила отворенной его жена. Его скуластое лицо, с большими залысинами надо лбом, было в эту минуту кирпичного цвета. Густая рыжая борода сливалась с его пылающими щеками. Серые глаза, сверкавшие от гнева, точно хотели выскочить из орбит. Даниель Метцер в изумлении остановился на пороге, увидев посетителя в комнате, которую считал пустой.
– Кто вы? — закричал он. — Что вы здесь делаете?
– Милостивый государь, — начал было Жорж Прадель.