Чтец
Шрифт:
Даже не подозревая об этом, она всегда готовилась к чему-то подобному. Когда жива была мать, они вместе повторяли этот маршрут, а когда матери не стало, отец заставлял ее проделывать его много раз. В некоторые дни она так часто спускалась по этой лестнице, что даже видела их перед глазами, когда засыпала. Ее так хорошо натренировали, что она представляла себе очередной шаг еще до того, как его делала.
Пошарив перед собой, Сефия нащупала ладонью набалдашник на деревянной ножке кровати и начала откручивать его. Внутри находился еще один ключ – серебряная вещица в форме цветка, которую можно было бы принять за детскую игрушку. Этот ключ открывал вторую потайную дверь, в северной стене.
Она
Вероятно, Сефия забылась сном, потому что, когда несколько часов спустя она очнулась, глаза ее так опухли, что она не могла их открыть, а нос едва мог дышать. Проглотив подступающие рыдания, она, превозмогая боль в затекших конечностях, встала и приложила ладони к каменной стене.
К последней секретной комнате ключа не было. Нин устроила так, что войти в нее можно было, лишь нажав в определенной последовательности на камни стены. И, хотя родители много раз репетировали с Сефией этот маршрут, делали они это всегда при свете лампы из ее спальни. Спускайся в погреб и жди – таков был план. Они знали, что за ними обязательно придут, но надеялись, что один из них непременно выживет.
Сефия помнила последовательность: ее руки нашли речные камни по их местоположению и виду; первый в верхнем левом углу, второй – в форме совы, третий – змеи, дальше луна на ущербе, две крысы, бегущие друг за другом, и косматый бык с единственным рогом. По мере того, как она притрагивалась к ним, камни со щелчком уходили в стену. О том, что произойдет после, родители Сефии ей не говорили; не предупреждали и не готовили ее к тому, что, может быть, и было самым важным во всем этом деле.
Как только маленькая дверца распахнулась, нечто – тяжелый прямоугольный предмет, завернутый в мягкую кожу, – выпало из углубления в двери. Наверное, он там и был закреплен, в самой конструкции дверного косяка.
Сефия пробежалась пальцами по коже и крепко прижала эту вещь к груди. Родители никогда не говорили ей об этом предмете. И она ни разу не видела его, когда практиковалась в спуске в подвал. Наверное, стоит оставить эту вещь здесь. Она так тяжела, ее так неудобно держать, а руки у Сефии совсем тоненькие и слабые.
Она хотела забрать что-нибудь из родительского дома. Серебряное кольцо матери с тайником внутри, расписное ручное зеркальце или один из старых свитеров отца – любая вещь в память о родителях. Но они никогда не говорили ей об этом. О том, что она может взять что-то на память. А теперь все, что у нее есть, – вот этот предмет.
Она покрепче ухватила его – так, что острые края врезались в ее ладони и щеки, и решила, что возьмет именно его.
Теперь нужно было ползти на четвереньках. Туннель был настоящей узкой норой с осыпающимися земляными стенами. Подчас он так сужался, что Сефии трудно было даже идти на четвереньках – она ложилась на живот и ползла как червяк, помогая себе пальцами, толкая себя вперед локтями и кончиками больших пальцев. Так она проползла сотни футов в невообразимой, почти осязаемой темноте, более черной, чем самая черная ночь, чем шкаф с закрытыми дверцами, чем закрытые глаза человека, укрывшегося с головой под простынями.
И когда она проталкивала свое тело сквозь этот невообразимый мрак, не зная, сколько она уже проползла, и сколько ей предстоит проползти еще, когда она не слышала
Наконец, она добралась до конца туннеля. Тот неожиданно заканчивался стальным люком, открывавшимся изнутри. Сефия свернулась под ним, ощупывая земляной потолок в поисках задвижки и раздвигая корни растений, и, наконец, нашла ее. Толкнув люк вверх из последних сил, она зажмурилась от ударившего ей в глаза яркого света.
Она вышла из-под земли в зарослях ежевики, на которой еще дрожали последние летние ягоды, льнущие к веткам. Колючки цеплялись за ее руки, когда она вытащила себя наружу, прижимая к себе прямоугольный предмет.
Вечерело. Туман рассеялся, свежий воздух был чист, а лежащие тени – сиреневыми и пурпурными. Сефия потерла руки. Прошел целый день, высосанный чернотой туннеля. Некоторое время Сефия лежала, вся исцарапанная, с кровоточащей кожей, покрытой землей, в безопасной чаще.
Ее родители дали ей три наставления: используй потайные двери, проползи туннель, найди Нин. Два наставления Сефия выполнила. Когда же она выполнит и последнее, у нее от родителей не останется ничего.
Ничего, кроме этого странного предмета, который она по-прежнему держала в руках.
Предельно осторожно закрывая люк, Сефия поморщилась, когда металл тяжело стукнул о металл, и встала. Она узнала эту чащу. Сюда ее брал отец собирать ягоды. Когда их корзинки наполнялись, они относили одну Нин. Отец всегда говорил, что ежевика – это самый сладкий фрукт, но теперь Сефия понимала, что отец обучал ее, показывал дорогу к дому Нин. При мысли об отце Сефия вновь расплакалась. Прижимая к груди завернутый в кожу предмет так, словно это была мягкая игрушка и, одновременно, щит, Сефия выбралась из кустов и бросилась бежать через сумерки, наклоняясь под ветками, которые норовили схватить ее за волосы. Молодые побеги хлестали ее по лицу. Она перепрыгивала канавы и канавки. И хотя она продолжала рыдать, хотя ноги ее ослабли, а все тело сотрясалось от слез, она бежала и бежала.
К моменту, когда Сефия добралась до задней двери тетушки Нин, она была жива лишь наполовину от горя. Слепая от слез, спотыкаясь, она упала на руки тети Нин так, словно ныряла в море со скалы.
Словно издалека Сефия услышала голос Нин:
– Значит, это случилось.
Она сделала все, что от нее требовалось. Использовала потайные комнаты. Проползла по туннелю. Нашла Нин. Но теперь причиной ее страха было не виденное ею в доме холодное пустое тело, а тишина, та непроницаемая тишина смерти, в которой не будет ни ободряющего слова, ни такого знакомого бурчания в отцовском животе, к которому она прикладывала ухо, ни чихания, ни кашля, ни поскрипывания старых суставов – всех этих обыденных звуков жизни. Она сделала то, что ей велели. Но теперь в ее жизни уже не будет родительских наставлений. Ни одно слово, обращенное к ней, не сорвется с отцовских уст. Он был мертв. Навеки. Навсегда.
Глава 4
Это книга
Проснувшись поутру, Сефия увидела, что дождь кончился, а маленькая палатка была наполнена мягким желтым светом. Ее мешок лежал рядом с ней, как и ее мокрая одежда. Она села и посмотрела на неподвижные стены палатки.
Нин не пришла.
Не было ни костра, ни тушеного мяса, ни чая. Только влажная пустота прогалины да непроходимые джунгли за ней. Вскоре ей придется встать, набрать хвороста, приготовить завтрак и развесить одежду на просушку. Нин теперь с ней нет, и все придется делать самой.