Что было, то было

Трынкин Виктор

– Хватит дурью маяться. У меня мурашки бегают по телу.

Улыбнулся сержант, но его улыбку Антонюк в темноте не видел.

– Смотри, чтобы они не затоптали твою совесть. Чего нюни распустил?

– Упертый ты, Веселов. Еще шутишь. Как ты его возьмешь, этого «языка»?

Глава 6.

Неугомонная война даже ночью не спит. Во тьме где-то неожиданно затеялась далекая беспорядочная перестрелка.

– По деревне стреляют, – пряча окурок в кулак, глухо сказал Добродеев.

Родионов спокойно, стряхивая пепел:

– Пусть стреляют. Там никого нет. – Глубоко,

с наслаждением затянулся. – Всё население в лес ушло.

– Знаешь, Федор, у меня эта мысль как гвоздь в голове сидит, – тихо заговорил Добродеев.

– Какая?

– Да на счет войны нашей. И вообще насчет войны любой.

– А что так?

– Ну, вот ты мне ответь. Когда конец этим войнам будет? Когда?!

– Да тише ты, философ.

– Ну?

– Отвечу, – срывающимся голосом заговорил Родионов. – Мы воюем за свою землю. Свою жизнь. А ведь она была неплохой. Мы на своей земле. Защищаем своих родных, матерей, жен… Вот ты не женился до войны… А то бы… – Резко замолчал. В незнакомой деревушке, сырой ночью, посредине войны воспоминание о мирном времени так и толкалось в память. – Я помню, когда ты появился в колхозе после учебы. Бабы шибко шушукались: учитель, молодой, холостой…

– Да не об этом думалось тогда. – Добродеев как-то тихо вздохнул.

– А уж когда в председатели выбирали, девки на тебя глаза лупили в открытую.

– Федя, хватит. – Капитан мял папиросу нервными пальцами. – По наивности я не замечал, как крутится под ногами земля.

– Вот-вот. Тогда время было другое. Хотелось крутить шарик быстрее.

– Несправедливости на земле много, – как-то хмуро, глядя в темноту, произнес Добродеев. О чем он подумал тогда – только ему известно.

Глава 7.

Еще в госпитале, когда Добродеев залечивал раны, ему привиделся сон. Вся довоенная жизнь проскакала, как на коне, по пестрым полям его памяти быстро и негромко, не оставляя за собой заметного следа. Детство носилось, бедокурило по пыльным деревенским улицам и резко оборвалось, когда приехала комиссия из центра с предписанием о высылке семьи в Сибирь. Не понравилось кому-то, что зажиточный крестьянин Григорий Добродеев выступил против закрытия церкви на селе. А случилось это после того, как церковный звонарь забрался на колокольню, громыхнул три раза в большой колокол и заорал:

– Нету теперь у нас правды, она ушла на небеса!

Это был период, переломивший много судеб и жизней самого трудолюбивого класса в России.

Накануне высылки случился пожар. Дом сгорел. Семья Добродеевых – отец, мать и сын оказались в голом поле. Мать успела взять кое-какую поклажу и самое дорогое – уцелевшие иконки. Погрузили на телегу свой скарб, нехитрый сельхозинвентарь и в путь.

Был мучительный переезд на незнакомое место, в глухое маленькое село Хлябцево в семидесяти километрах от Омска. Трудолюбивый, с крестьянским характером Григорий очень любил своего Пашку. Старался сделать всё, чтобы вывести его в люди и дать образование. Понимал, что мужик должен не только трудиться, но и быть грамотным. Отец был умен от природы и на селе, несмотря на разность положений, быстро сошелся с учителем Сергеем Петровичем Рябцевым, которого сослали за благородное происхождение. Хотя положение у них было одинаковое – ссыльные.

Сергей Петрович, с согласия общины, собрал деревенских детей и стал их учить. Обучением он занимался с удовольствием.

И скоро заметил способность Пашки к учебе. Он уговорил Григория отдать парня туда, где есть официальная школа. Отец ради такого дела без колебаний согласился, отвез сына в соседнее село, договорился за деньги с одинокой, набожной женщиной Авдотьей, что она выделит ему угол и будет кормить со своего стола. Детей у нее своих не было, и она, перекрестившись три раза перед иконкой, согласилась приютить симпатичного мальчишку.

Теперь родителей Пашка видел редко, скучал по матери и отцу. Когда приходилось видеть, то расставаться не хотел. Но отец своим крестьянским чутьем понимал, что парню надо учиться, и настаивал на своем.

Годы летели быстро. И по окончании школы встал вопрос, что делать дальше. Учителя сказали: «Надо ехать в город и поступать в педагогический институт». Так он и сделал. Учеба давалась ему легко. Но за время учебы Павлу пришлось дважды съездить в Хлябцево на горькие похороны: сначала отца, а затем матери. И остался Паша Добродеев один на всей планете. Родственников у него не было. После окончания института все студенты хотели остаться в городе, а он попросил распределить его в село. И словно по Божьему промыслу или недосмотру чекистов оказался он в том селе, откуда была выслана его семья. В местной школе было всего два учителя – остальные уехали в город. Они уговорили молодого педагога Павла Григорьевича занять должность директора.

За несколько лет школа в корне преобразилась. Это заметили и колхозники. Когда на общем собрании встал вопрос о председателе, то вместо лентяя и пьяницы – ставленника райкома Матвея Прокопчука бабы и мужики единодушно подняли руки за Павла Григорьевича Добродеева.

Коллективизация набирала обороты. Но колхоз – это не школа. И хотя он сызмальства знал крестьянское дело, и оно было ему не в диковинку, в новых условиях приходилось туго. Тем не менее колхоз под руководством молодого председателя стал поднимать голову. «Заозёрное» в районе начали похваливать и даже ставить в пример. Но тут в мирную жизнь непредвиденно встряла война. Добродеева как председателя колхоза направили на курсы командиров. И вот уже три года он месит грязь по военным дорогам. А смерть с противным свистом гоняется за ним.

Глава 8.

Робко вздрагивали розовые огоньки от папирос капитана и старшего лейтенанта, подчеркивая темень ночи, плотно накрывшую округу. Кажется, она застыла в своей массе, ожидая прихода спасительного серенького утра, которое всё не приходит. Да и никто не торопит это утро. Добродееву и Родионову есть, о чем поговорить, поразмышлять, окунуться в прошлое – вспомнить довоенную жизнь. Не знали они, что это была трудная и обыкновенная радость. А узнали они об этом только тогда, когда фашист пришел в их дом. Долго будет помнить их поколение кровь и трупы на полях.

– Из всех ошибок в мире, самая большая ошибка – это война.– Добродеев плюнул на окурок, погасив его.– Нет, война не для меня. – В его голосе прозвучали твердые нотки. Капитан замолчал. Молчал и Родионов, и, погасив свою папироску, он понимающе вздохнул.

– Но ты, Паша, в ней участвуешь.

– Да. Поневоле…

Конечно, кому не хочется мирной и счастливой жизни?! Но чумные силы ломают эту жизнь, ломают людские судьбы, рубят под корень всё, что наработало человечество за сотни лет, покушаются на самое святое – человеческую жизнь.