Что человеку надо
Шрифт:
Весь день он проходил угрюмый, ни о чем не думал, не разговаривал с товарищами. Вечером вдруг вспомнил, что не обедал, и достал сухари.
Они спят на сене; в домах — духота. Жарко, разделись догола. Комары изводят, пищат над ухом. Льянос лег и вдруг вспомнил, как бомбили деревню. Женщины часто плачут. А отчего?.. Может быть, у них чувств больше?.. Льяносу тридцать шесть лет. Он всегда жил один; хотел жениться, давно — ему тогда двадцать лет было, но девушка передумала. У нее тоже были черные глаза. А руки другие — темные. Мать Льяноса ее звала «Смуглянкой».
Льянос пошел в дом. разыскал лист бумаги и сел писать письмо.
«Дорогая мама!
Ты за меня не волнуйся, я живу далеко от фронта. Здесь большой сад, прохлада, много птиц и цветов. Я не знаю, что тебе еще рассказать. Я сейчас вспомнил, как я лежал больной, а ты мне принесла огромную грушу. Где ты ее взяла? Я потом никогда не видал таких груш. Напиши мне, как ты живешь? Коза твоя еще бодается или нет? Я, сколько помню, у тебя козы всегда бодаются. Это оттого, что ты их распускаешь, у них нет дисциплины. Я скоро приеду, тогда увидишь, какой я стал красивый и важный. Спокойной ночи, мама!».
Он писал это письмо, как трудное сочинение, ворочал губами, сосал карандаш, а написав, пошел назад, на сеновал. Бойцы спали. Какая-то собаченка скулила возле изгороди. Льянос поглядел на нее, почесал щеку и сказал:
— Ну, что тут поделаешь?.. Давай спать!
Бернар смотрит — кругом камни, камни, ничего, кроме камней. Если прищурить глаза, камни оживают, становятся замком, всадником, стадом. Яркий свет дрожит. Камни растут, ворочаются, двигаются. Ни травинки. Как здесь живут люди?
Шофер говорит:
— Я сказал Пепите — кончится война, поженимся,
Бернар улыбнулся. Для него эта земля — пулеметы, атаки, стратегические пункты. А на ней живут люди; влюбляются, женятся, рожают детей. Вот и здесь живут, среди этих камней, доят коз, дарят девушкам бусы, умирают от старости. Разве не смешно?
Они высоко поднялись. Вдалеке виден Мадрид: он кажется игрушечным. Вон там фашисты. Они тоже сейчас смотрят на Мадрид… Надо сосчитать: ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, май, июнь… Теперь скоро! Маркес вчера сказал: «Будем наступать»…
— Свернуть или прямо поедем? Они здесь постреливают…
Бернар говорит:
— Как знаешь.
— Крюк большой. Чего там, проскочим!..
Шофер разогнал машину и весело крикнул:
— Сто тридцать!
Снаряд разорвался перед машиной. Бернар потом ничего не помнил, кроме яркого света — свет дрожал. Его отнесли в крестьянский дом; там помещался штаб батальона.
Он то приходит в себя, то снова впадает в забытье. Что с шофером? Надо известить Маркеса. Обидно — как раз, когда все начинается!..
Тусклая лампочка мигает. Бернар смотрит на свет: тогда не так болит. Как будто рвут тело клещами… Почему стучат? Опять Жермен переставляет буфет. Бернар просит: «Жермен, не
— А мясо вам давали?
— Какое там мясо! Горох. Мясо офицеры кушают.
— Как население относится к фашистам?
— Молчат. Они чуть что — к стенке. Весной было крушение возле станции Гумиэль. Так они схватила начальника станции и…
Кто-то кричит:
— Врешь! Отпа…
Теперь все тихо. Бернар напряженно думает: кто ест горох? А за стеной человек чавкает. На лице Бернара мухи, он ее может их согнать — стоит двинуть рукой, как все внутри разрывается. Он закрыл глаза. Он следит за одним: как по его лицу передвигаются острые лапки.
Он попал к фашистам. С него содрали кожу, а теперь щупают. «Рост один метр семьдесят два. Годен»… Бернар говорит Жермен: «Значит, снова еду». Ома смеется: «Глупости, ты болен, у тебя жар, надо принять аспирин». Почему она покрасила волосы? Она теперь похожа на тетю Луизу. Он не знает этой квартиры. Должно быть, она переехала. Он спрашивает, она опять смеется: «Ну да, мы в Монпелье». Почему в Монпелье? Это очень далеко от Мадрида. А машина делает сто, нет, сто тридцать… Жермен легла рядом. Теперь ночь, надо спать. Вдруг приходит человек в берете. «Познакомьтесь, это мой муж». Бернар спрашивает: «А он не фашист?» Она смеется, и муж смеется. Какой он муж, это шофер! Значит, его не убили. Но шофер хотел жениться на Пепите из Эскуриала…
Наверное, он болен. Голова тяжелая… А здесь что?.. Нет, нельзя шевельнуться — грудь, плечо, рука… Его только что ранили. Как глупо вышло! Надо было свернуть… Но это ничего, он принял аспирин, сейчас все пройдет.
Они зашли справа… Давай триста! Чорт, лента кончилась… Сюда! Ах, коровы! Получили? Еще? Хорошо, вот вам еще! Еще!
Бернар вскрикнул. Вошел санитар:
— Потерпи. Сейчас машина приедет.
Бернар поглядел на него и тихо ответил:
— Отбили.
Возле террасы кафе женщина с грудным младенцем продает газеты: «Наши блестящие победы!» Офицеры пьют коньяк и смотрят на девушек — это час, когда все гуляют. Девушки нарядные; на многих кружевные мантильи. Господин в соломенной шляпе говорит толстяку:
— Лиссабон предлагает вагон папиросной бумаги — сорок восемь с доставкой.
Пришли музыканты в малиновых фраках; они играют сначала «Королевской марш», потом танго «Коварная блондинка». Толстяк мусолит карандаш:
— Десять снимет майор… Что же вам останется?
Пришли летчики. Один кричит:
— Herr Ober!
Официант принес ведерко с бутылкой. Летчики встали и торжественно чокаются.
Наискось от кафе — собор. На паперти нищие; у одного вместо носа дыра, другой показывает прохожим обрубок ноги в струпьях. В церкви много женщин: они толпятся возле алтаря чудодейственной богородицы, некоторые подвешивают к статуе крохотные руки и ноги из воска — они благодарят богородицу, которая залечила раны мужа или сына. Звенит колокольчик; все стали на колени. Худой монах в дерюге начинает проповедь: