Что движет солнце и светила (сборник)
Шрифт:
Александр, однако, поставил топор в угол и принялся стаскивать ботинки. Только тут она заметила, что он был одет слишком легко, можно сказать, по-летнему: из тёплой одежды на Сане был лишь свитер, и тот какой-то странный, весь заиндевевший, будто седым пушком покрытый, а на спине темное влажное пятно.
— Что ты так на меня смотришь? — Александр, сняв сапожки, выпрямился и поискал глазами свои шлёпанцы. — Дала бы тапки, что ли…
В это время на кухне послышался грохот, и оттуда выскочил взъерошенный Мейсон. Его хвост торчал трубой.
Люба бросилась на кухню, решив, что Цыган выпутался из верёвок и снова пытается снять с головы
Увидев на полу опутанного веревкой человека с кастрюлей на голове, Александр растерянно присел на стул:
— Час от часу не легче! У меня сегодня сплошные приключения… Что случилось, Люба?
Люба, вооружившись кочергой, как хоккейной клюшкой, с решительным видом стояла над человеком — кулёмой.
— Скажешь наконец, что тут творится?
— Да вот, — выдохнула Люба, — этот стервец напал на меня. А я защищалась…
— Да-а, — покачал головой Александр и устало улыбнулся. — Мы сегодня оба, оказывается, защищались. Я вот тоже с разборки прибежал.
— С интеллигентшей своей поцапался, что ли?
— Если бы! На меня наехали какие-то бандюги, долго рассказывать… А кого ты оприходовала? И не пора ли с него стащить кастрюлю, а то ещё задохнётся — отвечать будешь…
— Он, сволочь, у меня сам за всё ответит! — с жаром ответила Люба и ковырнула «кулёму» кочергой. — У-у, чёртов Цыган!
Цыган и в самом деле, видимо, начал задыхаться, потому что его энергичные движения сменились резкими подёргиваниями, больше похожими на конвульсии, а громкий бубнёж плавно перешёл в чуть слышное поскуливанье.
Александру не сразу удалось стянуть кастрюлю с головы Цыгана: она сидела слишком плотно, и даже удивительно, как он не задохнулся под этой «шапкой».
— Ну, что будем делать? — спросил Александр Цыгана. — Сразу тебя убить или помучить немного?
Люба, ещё не утратившая воинственного пыла, замахнулась кочергой и с чувством, медленно, почти по слогам выговорила:
— Убила бы, и рука не дрогнула! Да мараться об тебя не хочется…
— Пусть он идёт отсюда подобру-поздорову, — сказал Александр. — Похоже, ты его здорово проучила. Надолго запомнит.
Цыган, не ожидавший от Александра такой снисходительности, воспрял духом и попробовал разжалобить его ещё больше:
— Я через неё слепым сделался. Она мне глаза чем-то выжгла. Ничего не вижу, поверь, братан!
Люба возмутилась и снова наскочила на Цыгана, потрясая кочергой.
— Ладно, пусть промоет глаза, — сжалился Александр. — Воды не жалко! А наперёд знать будет, как к серьёзным бабам приставать…
— Чего это ты тут раскомандовался? — вдруг опомнилась Люба. — Иди туда, где живёшь — там и командуй! А тут я пока хозяйка…
Александр, не обращая на неё внимания, распутал узлы верёвки, снял с ног Цыгана ремень и, толкнув его в бок, велел сполоснуть лицо водой.
— Ишь, командир выискался! — продолжала возмущаться Люба. — С разборки он, видите ли, — герой какой! — прискакал… А я тебя звала, что ли? Я этого урода, может, в милицию хочу сдать.
Александр опустился на стул и, только ощутив под собой опору, понял, как сильно устал — до дрожи в коленях и ватной слабости рук. Раздетый, он пробежал несколько километров, и этот стремительный бег вместе с потом выгнал из него весь алкоголь и не дал замёрзнуть.
Он не знал, что машина, на которой рэкетиры кинулись за ним в погоню, на всей скорости выскочила из-за поворота, угодила в полынью и скрылась под тёмной водой. Навряд ли кто-то
— А может, ты рылом не вышел для интеллигентши? — Люба продолжала свой монолог, не заботясь, слушают её или нет. Ей надо было выговориться выплеснуть всё, что накопилось на душе. — В чём был, в том она тебя и шуганула. А может, у неё новый хахаль объявился, а? Этой дамочке с одним и тем же мужиком скучно, ей разнообразие подавай! А с тебя — ни деньжат, ни вещей, ничего! Зачем ты ей такой нужен? Это только я, дура, тебя терпела. Ну что, отставку она тебе объявила, да? Среди ночи! И ты про меня сразу вспомнил? Мол, Любка всё стерпит, примет такого, как есть…
Александр, услышав последнюю фразу, подумал, что сильно виноват перед этой женщиной. Слов нет, по сравнению с Ларисой она простая, без всяких изысков, стыдливая, ничего не знает и книжек не читает, а слово «мачо» вообще может принять за какое-нибудь новое ругательство. И тем не менее эта обычная женщина притягивала к себе, заставляла тосковать и сильнее биться сердце, потому что незаметно стала частью Александра.
Возможно, он никогда бы этого не понял, не случись головокружительного романа с Ларисой — этого карнавала плоти, фантастически острых ощущений, полночных песен под гитару, сумасшедших разговоров, стихов, ироничных подначек и всего того, чего в его жизни не было и, возможно, уже никогда не повторится. Но постепенно Александр с каким-то запоздалым сожалением стал замечать: та жизнь, к которой его приучала Лариса, — это, конечно, интересно, захватывающе и необычно, но трогает, пожалуй, только тело, а не душу. Так бывает, когда смотришь, допустим, откровенный порнографический фильм: сцены, которые мелькают на экране, вызывают сильное возбуждение, и все эти раскованные женщины в кадре соответствуют твоему вкусу, и ты бы не прочь познакомиться с ними поближе. Но вот экран погас, и, поднимаясь с кресла, ты с удивлением обнаруживаешь, что даже твоё тело уже успокоилось, а душа, оказывается, вообще всё кино как бы продремала. Потому что ей, душе, наплевать на все эти позы, способы, ухищрения и приспособления — ей нужно сердце другого человека, и больше ничего.
Это, наверное, всё-таки про Любу придумали такой анекдот. Мужик из деревни уезжает в город на выходные. Покупает в киоске кассету с самой крутой порнухой и привозит домой. На следующий день, уходя на работу, говорит жене: «Вот, смотри. Приду, будем пробовать». Приходит вечером, видит: жена сидит, уставившись в телеэкран. Он: «Ну что, понравилось?» Жена: «Ой, Вань, что-то я не пойму: они поженились?»
Когда Лариса рассказала этот анекдот Саше, тот не засмеялся, наоборот душа затосковала по тому, что он потерял. Многоопытная, столикая Лариса никак не могла заменить ему бесхитростность и наивность его жёнушки.
От реки до Ларисиного дома Александру было ближе, но он сделал большой крюк и прибежал к Любе. Его будто вела какая-то незримая сила, и ласково подбадривала, когда он падал в снег, и настойчиво подталкивала, когда он, обессилев, кажется, ни за что на свете не поднялся бы на последний пригорок, с которого был виден его дом.
— Не ворчи, Люба, — сказал Александр. — Если бы ты мне не была нужна, я бы не пришёл…
Что-то говорившая Люба оторопела и закрыла рот на полуслове.
— А ты, Цыган, поселиться тут надумал, что ли? — грубо спросил Александр. — Промыл глаза? Давай мотай подобру-поздорову. А то у меня что-то руки зачесались…