Что это значит: быть собой?

Мэнсон Дженни C.

 Моя первая игра в бейсбол, когда меня отправили играть на правый фланг поля (место, куда тренер ставит самого неумелого игрока) и мне пришлось признаться, что я не знаю, куда мне нужно идти.

 Совершение ошибки в орфографическом диктанте лишило меня отличной оценки, главным образом из-за того, что учительница имела сильный бостонский акцент и практически не произносила букву «r» в слове «quarter».

 В шестом классе я сообщил учительнице, что буду готовить доклад о черных дырах. Она спросила меня: «Что такое черная дыра?»

 Участие в школьных выборах в номинации «Мозг класса», но, несмотря на активное лоббирование, получение титула «Клоун класса».

На

протяжении этих лет насмешки окружающих резко контрастировали с моими успехами в учебе. Научное сообщество стало тем местом, где я мог отличиться, и одной из немногих сфер жизни, где я чувствовал себя уверенно. В ту пору уровень моей академической успеваемости держал меня на почтительном расстоянии от остальных. В конце концов я перешел в среднюю школу и отправился в сложное путешествие по переходному возрасту. В старших классах я познакомился с людьми, которые больше соответствовали моему академическому и социальному уровню, а также открыл для себя существование девушек…

Амелия

Я решила написать о двух сферах своей внутренней жизни. В первой части, под названием «Странное состояние», я описываю мыслительный процесс, пережитый мною в детстве, в результате которого, как показывает время, я смирилась с понятием смерти. Во второй я обращаю внимание на себя в отношениях с другими людьми, включая самых близких и более широкий круг общения.

Странное состояние

Фраза «странное состояние» возникла у меня, когда мне было семь лет. Я осознала незнакомое понятие смерти и ее неизбежность, и в связи с этим «странное состояние» (СС) стало часто посещать меня.

И хотя сейчас, огладываясь назад, эти ощущения кажутся мне весьма забавными, в то время они были ужасны. Это СС захлестывало меня как большое, тяжелое и темное покрывало, когда я оставалась наедине с собой или не занималась каким-то делом. Сейчас мне так же трудно описать СС, как и тогда, поскольку оно действительно было неким душевным состоянием, которое взрослый человек определил бы как подавленность или депрессия. Но мне кажется, и тогда казалось, что это не совсем точно отражает сущность СС.

Чаще всего СС поражало меня, когда я играла с друзьями, особенно в вымышленные игры. Я всегда считала творческие игры гораздо более увлекательными и захватывающими, чем те, что основаны на реальности. Что может сравниться с исполнением ролей мамы, ребенка, чудовища, учителя, прекрасного принца или злодея в один и тот же день? Эти игры настолько захватывали меня, что на какие-то мгновения я теряла ориентацию во времени и пространстве, а самое главное – забывала, кто я такая на самом деле. Кто мог бы пожелать чего-то большего, чем получить возможность в одной игре стать старше, мудрее, красивее и круче?

Проблема возникла, когда мне было около семи с половиной лет. Я играла с друзьями в одну из таких вымышленных игр и вдруг почувствовала, «в чем смысл». Это ощущение было смесью того, «в чем смысл этой игры и моего участия в ней», и того, «в чем смысл большой игры под названием жизнь», что тревожило меня сильнее. Как я уже говорила, это был ужасный момент – момент пробуждения качеств, которые заставили меня почувствовать эмоциональное опустошение и неспособность продолжать игру, которая до этого поглощала все мое внимание. Я больше не была игроком, погруженным в этот удивительный и необычный мир, в котором я могла быть кем угодно. Неожиданно я ощутила себя сторонним наблюдателем. Возможно, так чувствует себя взрослый человек в окружении детей, когда понимает, что игра,

как и жизнь, по сути своей довольно бессмысленна. Я закончила игру с друзьями, но мне казалось, что я продолжаю играть.

К счастью, я чувствовала, что могу открыться своей маме и рассказать ей о вновь приобретенном СС. Я думаю, это вызвало у нее большой интерес – о чем она сообщила мне совсем недавно. Это явление, связанное с возникновением нового состояния, стало довольно частным. Я отводила маму в сторону и шептала ей: «У меня снова странное состояние».

Тон этих сообщений практически невозможно описать словами, но это происходило так, как будто я делилась с ней откровением, а не просто говорила ей: «Я немного расстроена». СС имело для меня особую значимость, так как не было связано с мимолетным огорчением по поводу того, что происходит здесь и сейчас, а казалось чем-то более важным – по крайней мере, для меня. Тогда, как и сейчас, я понимала, что в этом возрасте я должна быть более легкомысленной и общаться с той из девочек, которая в данный момент считалась моей лучшей подругой, потому что у нее была самая лучшая игрушка, она лучше всех играла на пианино (а не так, как это делала я) и так далее.

Меня страшил тот факт, что я заполняла свой разум СС, как только в нем появлялось свободное пространство. Однако я думаю, мне следует признать, что я испытывала и некоторое чувство гордости, связанное с тем, что меня волновали такие мрачные и в общем-то довольно зрелые проблемы, в то время как мои сверстники, на мой взгляд, интересовались сущими пустяками. Сейчас это может звучать очень высокомерно, но в то время я чувствовала, что мои друзья упустили смысл. Обратной стороной высокомерия стало одиночество, так как мне было трудно осознать, что моих ровесников интересовали вопросы, совершенно отличные от мыслей, занимавших меня.

И снова мне повезло с мамой, уже привыкшей к моим бесконечным заявлениям: «У меня странное состояние». Со временем они превратились в сообщения: «У меня все еще странное состояние», – а затем перешли в вопрос: «Когда закончится мое странное состояние?» Я хотела, чтобы мама ответила мне, когда это странное мрачное состояние перестанет овладевать мною. Я очень благодарна за то, что мама оказалась достаточно чутка, чтобы не говорить: «Прекрати эти разговоры про СС и иди играть» (то есть живи нормально и займись тем, что положено делать любому ребенку в семилетнем возрасте). Но мама была не в состоянии решить мою проблему. Она могла понять и понимала, что со мной происходит, но не могла взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы СС исчезло, подобно тому, как она помогала решить спор с друзьями или какую-то школьную проблему. Это сражение мне предстояло вести самой, в одиночку, и, оглядываясь назад, я понимаю, что мое пробуждение было довольно резким. Моим врагом в некотором смысле был собственный разум, и поэтому сражаться приходилось самой.

Я очень хорошо помню, как попыталась рассказать о СС одной из своих близких подруг того времени. Я думала, что если мне удастся выяснить, что она тоже переживает нечто подобное, то я не буду чувствовать себя такой одинокой. Подруга, которую я собиралась посвятить в свою тайну (что я и делала на заднем сиденье автомобиля, пока нас везли из школы домой), была выбрана потому, что, на мой взгляд, отличалась чуткостью и не должна была строго судить меня за то, что мне казалось немного странным. Так или иначе, я, очевидно, была не готова внятно объяснить подруге, что такое СС, потому что, когда я рассказала ей о нем и спросила, возникает ли у нее СС, она ответила: «Да, иногда, когда мне надоедает брат!»