Что Кейти делала
Шрифт:
Вдруг она почувствовала, что свет стал менее ярким, а лицо ее овевает свежий ветерок. Она подняла тяжелые веки. Шторы были задернуты, а у кровати сидела Элси, обмахивая ее веером из пальмовых листьев.
— Я разбудила тебя, Кейти? — спросила она робко.
Кейти изумленно смотрела на нее.
— Не волнуйся, — сказала Элси. — Я тебя не потревожу. Нам с Джонни так тебя жалко. — Губы ее задрожали. — Но мы решили, что не будем кричать и хлопать дверью в детской и не будем шуметь на лестнице, пока ты не поправишься. А я принесла тебе кое-что — очень хорошее! Кое-что от Джонни, кое-что от меня. За то, что ты упала
— Это все твое — насовсем! — сказала щедрая маленькая Элси. — Можешь взять и самого Пикери, если хочешь. Только он слишком большой, и потом, я боюсь, ему будет одиноко без Джонни. Тебе нравятся подарки, Кейти? Они очень красивые, правда?
Кейти казалось, что доброта Элси жжет ей совесть, как раскаленные уголья. Она смотрела то на сокровища, разложенные на стуле, то на лицо Элси, светящееся любовью и самопожертвованием. Она хотела заговорить, но вместо этого заплакала, чем очень испугала Элси.
— Так больно? — спросила она, тоже заплакав — от сочувствия.
— Ох, нет! Я не из-за этого, — всхлипывала Кейти. — Я была такой злой сегодня утром, Элси, и толкнула тебя. Прости меня, пожалуйста, прости!
— Но все уже зажило, — сказала Элси, чуть удивившись. — Тетя Иззи положила мне примочку на шишку, и все прошло. Хочешь, я сбегаю и попрошу ее сделать и тебе примочку? Я сбегаю. — И она бросилась к двери.
— Нет-нет! — крикнула Кейти. — Не уходи, Элси. Лучше подойди и поцелуй меня.
Элси обернулась, словно сомневаясь, действительно ли это приглашение обращено к ней. Кейти раскрыла объятия. Элси бросилась к ней, и большая и маленькая сестры обменялись поцелуем, который сблизил их, как никогда прежде.
— Ты мое сокровище! — пробормотала Кейти, крепко обнимая Элси. — Я вела себя с тобой просто отвратительно. Но больше я никогда не буду тебя обижать. Ты будешь играть со мной, Кловер и Сиси сколько хочешь, и играть с нами в почту, и все остальное.
— Ах, отлично, отлично! — воскликнула Элси, подпрыгивая от избытка чувств. — Какая ты прелесть, Кейти! Я буду тебя любить не меньше, чем кузину Элен и папу! И, — она задумалась, чем бы отблагодарить за такую удивительную доброту, — я скажу тебе секрет, если ты очень хочешь. Я уверена, что кузина Элен мне это позволила бы.
— Нет, — ответила Кейти, — мне не нужен твой секрет. Я не хочу, чтобы ты мне его говорила. Лучше сядь у кровати и обмахивай меня веером.
— Нет! — упорствовала Элси. Теперь, когда она решила расстаться с драгоценным секретом, ее нельзя было остановить. — Кузина Элен дала мне полдоллара и велела отдать Дебби и сказать ей, что кузина Элен очень благодарна за вкусную еду, которую Дебби для нее готовила. И я отдала. И Дебби была очень довольна. И я написала об этом кузине Элен в письме. Вот какой секрет! Отличный, правда? Только никому не говори — никогда, до самой смерти.
— Хорошо! — ответила Кейти, слабо улыбаясь. — Не скажу. Весь оставшийся день Элси сидела у постели с веером, отгоняя мух и шикая на других детей, когда
— Тебе правда приятно, что я здесь? — не раз спрашивала она и улыбалась (и с каким торжеством!), когда Кейти отвечала «да».
Но хотя Кейти говорила «да», боюсь, это была полуправда, так как вид милой и великодушной маленькой девочки, с которой она прежде так плохо обращалась, приносил ей больше душевных страданий, чем удовольствия.
«Я буду очень добра к ней, когда поправлюсь», — думала она, продолжая беспокойно метаться в постели.
В эту ночь в ее комнате спала тетя Иззи. У Кейти была лихорадка. Когда наступило утро, вернулся доктор Карр. Он увидел ее — страдающую от боли, горячую и беспокойную, с широко открытыми, встревоженными глазами.
— Папа! Мне придется лежать здесь целую неделю? — Это было первое, что крикнула она, увидев отца.
— Боюсь, моя дорогая, что да, — ответил отец, выглядевший очень обеспокоенным и печальным.
— Боже мой! — всхлипнула Кейти. — Как я это вынесу?
Глава 9
Печальные дни
Если бы в тот самый первый день кто-нибудь сказал Кейти, что и к концу недели она по-прежнему будет лежать в постели и страдать от боли, не зная, когда ей можно будет встать, я думаю, это совершенно сразило бы ее. Она была такой деятельной и нетерпеливой, что лежать неподвижно казалось ей одним из самых тяжелых испытаний на свете. Но лежать неподвижно, когда постоянно болит спина, было еще хуже. Каждый день дрожащими губами она спрашивала папу:
— А сегодня мне еще нельзя встать и спуститься вниз?
И когда он в ответ отрицательно качал головой, ее губы дрожали еще сильнее, а на глазах появлялись слезы. Но если она все же пробовала встать, ей становилось так больно, что она была рада снова упасть на мягкий матрас и подушки, приносившие облегчение ее бедным косточкам.
А затем пришло время, когда Кейти перестала даже спрашивать, можно ли ей встать. Время, когда острая, страшная боль, такая, о какой она прежде не имела представления, овладела ею. Время, когда дни и ночи слились и перепутались между собой, а тетя Иззи, казалось, никогда не спит. Время, когда папа постоянно находился в ее комнате. Когда приходили другие доктора и стояли над ней, и ощупывали ее спину, и говорили друг с другом шепотом. Все это было словно длинный дурной сон, от которого она не могла очнуться, хотя очень старалась. Лишь иногда ей удавалось очнуться, и тогда она слышала голоса, или видела, что у дверей стоит и тихо плачет Кловер или Элси, или замечала, как тетя Иззи в поскрипывающих туфлях проходит по комнате на цыпочках. Потом все это словно ускользало, и она погружалась во тьму, где не было ничего, кроме боли, или в сон, позволявший забыть об этой боли и потому казавшийся чем-то самым прекрасным на свете.
Мы не будем подробно останавливаться на этом столь печальном для Кейти времени. Постепенно боль утихала, а сон становился спокойнее. Потом, когда боль стала еще слабее, Кейти как будто пробудилась — начала замечать, что происходит вокруг, и задавать вопросы.
— Сколько времени я болею? — спросила она однажды утром.
— Вчера было четыре недели, — ответил папа.
— Четыре недели! — удивилась Кейти. — Неужели? Я и не подозревала, что так долго. Я была очень больна, да, папа?