Что мы натворили
Шрифт:
Зак узнает древний египетский символ замкнутого круга, обозначающего вечное возрождение, который использовали и переработали философские течения, начиная от греческих магов и алхимиков до гуру здоровья, проповедующих Кундалини.
— Все верно. Здесь они запустили подобную систему. Самоподдерживающуюся. Все, что ты ешь, носишь или к чему прикасаешься здесь, производится в этом месте. Их собственный вариант бессмертия.
— Реконструкция.
— Реконструкция — основная технология, да. Есть и другие, и даже больше, учитывая экспериментальные.
— И как работает реконструкция?
— Реконструкция —
— Что?
— Богатый азотом материал. Так они это называют.
— Ты имеешь в виду тела? Мертвые тела?
— Да, их.
— Так значит, они берут богатые азотом тела и кладут их в гору материала, насыщенного углеродом… например, опилки и щепы. Добавляют немного влаги и дополнительно нитроглицерин, чтобы ускорить процесс. Может быть, немного люцерны.
Зак вспоминает красивые фиолетовые цветки люцерны, над которыми они работали в прошлую смену. Что сказал на счет них Льюис? Что это женская трава, элемент земли и особенно хороши в сандвичах.
— Затем в дело вступают микробы. Из-за активности микробов куча готовится. Их жар убивает все плохое. Патогены. Это можно почувствовать.
— О чем ты?
— Мы называем это подогревом пола. Тепло из глубины этого здания. Там ядро. Там все и происходит. Тела наверху служат удобрением внизу.
Человеческий компост.
Рот Зака увлажняется. Он пытается подавить отвращение.
— Затем они ухаживают за компостом. Иногда клиенты хотят забрать компост домой. Они сажают еб*ное дерево или еще что. Или позволяют сделать это кому-нибудь здесь. Высаживают один из этих саженцев в лесу за зданием. Вешают на дерево табличку или ставят рядом лавочку с серебряной доской под ней. Но большая часть компоста остается невостребованной. Его то мы и используем для аэропоники. На этом мы все здесь выращиваем.
Зак выплевывает крендель изо рта.
Льюис смеется.
— Ха, это обычная реакция.
Зак оглядывается в комнате. Его форма, хлопок, перекус Льюиса, мыло, зубная паста, на всем стоит логотип «СкайРест».
— Да, — говорит Льюис. — Даже туалетные принадлежности. Конопляное масло, мисвак и гомосапиенс. Так что привыкай.
Зак тянется к воде и полощет рот, выплевывает воду в раковину Льюиса.
— Как только у тебя будет время подумать, ты поймешь, что это абсолютно разумно. Это полный цикл. Никакого бальзамирования. Никакого отравления почвы. Никакой привязанности к мертвым телам. Если так об этом подумать, то привязанность к мертвому телу страннее, чем позволить ему вернуться в землю. Никаких затрат, никакого вреда, лишь энергия, идущая в ход. Круговорот энергии, как это и должно быть. Процесс на самом деле, ебать как, красив.
— Все здесь… Остальные резиденты об этом знают?
— Большинство. Некоторые идут с красными флажками. Админ решил, что им лучше не знать. От правды лучше не станет.
Заку дурно.
Звонок зовет на ужин.
Глава 51
Никому не нравится хранить секреты
12 лет спустя. Институт Липворт, Йоханнесбург, 2036
— Ты
— Конечно, я знаю, где он.
— Ты нашла его?
— Было нелегко, но, когда я не смогла найти на него файлы, вообще ничего о суде над ним или о приговоре, я выследила того копа.
— Копа, который…
— Да. Рамфеле. Парня, который надел на меня наручники, когда я была в больнице с Марко. Помогала и подстрекала серийного убийцу, как он сказал. Чушь собачья.
— Не могу поверить, что ты знала все это время. Почему ты мне не сказала?
— Тебе и так хватало. Люмин. «Воскресители». Операция и восстановление Мэлли. Я уже невольно втянула тебя в его безумие в тот день в «Гордане». Я думала, что ты быстро забудешь.
— Он мне все еще снится, — говорит Кейт. — Это безумие, потому что на самом деле я не знаю его. То есть я видела его всего пару минут, но, когда он мне снится, его лицо ясное, как день. Между нами словно некая странная и сильная связь.
— Знаю. Я думаю о нем каждый день, — говорит Кеке, — но по другой причине.
— По какой?
— Разве не ясно? Потому что он там из-за меня.
— Нет.
— Да. Это я заключила сделку с Рамфеле. Зак доверял мне, а я его подставила.
— Это не ты убивала тех людей. Он там, поточу что он убийца.
Кеке трясет головой.
— Зак не убийца.
— Двенадцать лет, — говорит Кейт, в неверии качая головой. — Мы были в той больнице, будто только вчера. Ты можешь представить, каково это находиться в тюрьме столько лет? Особенно, когда ты невиновен. Ты хоть представляешь, что с тобой будет?
— Я пыталась рассказать это детективу, но ему было все равно. Он преследовал Зака годами.
— Должно быть, ты его осчастливила, согласившись помогать ему.
— Это было странно, потому что он так отчаянно желал арестовать Зака, так? Словно от этого зависела его жизнь. Но потом, когда я увидела его после, он был… расстроен.
— Расстроен?
— Вроде как… в настоящей депрессии. Мы встретились в одной дыре в Рандбурге. Отвратительное место. Искусственный камень плитняк, от которого пахнет пивом недельной давности. Разбитое стекло на полу. Сломанные разливные автоматы. Они буквально подавали в баре тараканов.
Кеке содрогается.
— Я поняла, что он там завсегдатай. Пиво было дешевым; я знаю, потому что заказывала его и заказывала. У него была словно неконтролируемая жажда, будто никакое количество выпивки не способно ее утолить.
— Ты всегда была хороша в своей работе.
— Да, что ж. На самом деле, это легко. Никому не нравится хранить секреты. Я давно это поняла. Секреты обладают слишком большой силой. Их становится все больше… и люди теряют контроль. Большинство людей только и ждет повода, чтобы все рассказать.
— Это приносит облегчение, — говорит Кейт, — и уменьшает их силу.
— Именно.
— Так в чем признался детектив в депрессии?
— Рамфеле не стал признаваться. Он не хотел мне ничего говорить об этом деле, но там, определенно, происходило что-то нечистое — я чувствовала… видела, что это сжирает его изнутри. Затем после нашей встречи… Отгадай что?