Что мы ответим атеистам
Шрифт:
Если индиец гневно упрекнет нас в употреблении говядины, не пожмем ли мы плечами: в твоей культуре это табу, а в нашей – нет? Если он будет настаивать на том, что мы обязаны воздерживаться от говядины и тяжко виновны, если ее все-таки едим, мы, вероятно, спросим: «С чего ты взял, что мы обязаны повиноваться твоим обычаям и что пренебрежение
Но это справедливо для любого нравственного суждения в мире без Бога: «Ты должен!» – «Кому? Да и вообще, с чего вы взяли?».
Противоречие атеистической риторики в том, что она содержит, во-первых, моральные претензии к христианам, которые поступали плохо, поэтому виновны и заслуживают порицания, во-вторых, провозглашает картину мироздания, где эти претензии полностью бессмысленны.
В рамках материализма не существует ни объективного нравственного закона, который люди были бы обязаны соблюдать и нарушение которого делало бы их виновными, ни свободной воли, по которой они могли его соблюсти или нарушить.
Каким же образом в такой картине мира люди могут быть виновны? В чем может быть виновен процесс в коре головного мозга, который неизбежно развивается согласно неизменным законам природы? И перед кем это он может быть виновен?
Опыт переживания ценностей
Известный атеист Ричард Докинз подарил миру чеканную фразу: «Во вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого и безжалостного безразличия». Вселенная, какой ее видит атеизм, стерильно безценностна. В ней есть лишенная сознания и воли материя, которая просто развивается по никем не установленным, но неизменным законам. У материи не может быть суждений и предпочтений. Она не может ничего ценить. Она не может чего-то требовать или обещать.
Мы, люди, – существа,
Как-то я читал рассказ молодой женщины об ее обращении. Будучи студенткой, она была атеисткой и поклонницей австралийского философа Питера Сингера, для которого, например, взрослая свинья ценнее человеческого младенца, потому что ценность живого существа определяется его интеллектом, – а свинья гораздо умнее. (Сингер не только поддерживает аборты, но считает допустимым и умерщвление уже рожденных младенцев.)
Однако время шло, она вышла замуж и родила ребенка, – и, когда она взяла его на руки, ее внезапно поразило, какую же чушь и бред она несла раньше. Безусловная ценность маленького человеческого существа – очевидная, не нуждающаяся в доказательствах, – была для нее непосредственно переживаемым опытом.
Этот опыт подтолкнул ее признать, что в мире есть нечто принципиально не сводимое к материи – ценности. В конце концов это осознание привело ее к вере в Бога.
Конечно, последовательный атеист может сказать, что острое переживание драгоценности ребенка – важный эволюционный механизм, который побуждает родителей (и матерей особенно) нести труды и заботы, связанные с его воспитанием, и те же – эволюционные – причины имеет человеческая любовь вообще. Таким образом, опыт ценности другого человека иллюзорен – он не описывает чего-то реального в мироздании, за пределами наших голов. Гормон окситоцин побуждает нас любить и заботиться о наших домашних, потому что те, кто не заботился, вымерли, не оставив потомства. Это необходимая для выживания вида иллюзия, – но не больше. Она не указывает нам на устройство реальности.
Конец ознакомительного фрагмента.