Что на самом деле сказал апостол Павел
Шрифт:
Думается, все вышесказанное впрямую относится к проповеди владычества Христа. Если Павлово Евангелие — правда, тем, кто в конце XX века рискует именовать себя «Павловыми христианами», ничего не остается, как взять на себя очень тяжкий труд, и чем скорее, тем лучше.
И под конец, после всего, что было сказано о современном звучании Павловой проповеди, позвольте мне снова повторить очень важную мысль. «Благая весть» рождает послушание, а не «религиозные чувства» как таковые. Коль скоро мы стремимся по–настоящему проповедовать владычество Иисуса, нам надо осознать, что, как учит Евангелие, единый истинный Бог во Христе упразднил грех, смерть, вину, позор и ныне призывает человечество отвратиться от кумиров, ввергающих его в прежнее состояние, и увидеть новую жизнь в Боге. Однако Евангелие — не реклама нового религиозного опыта. Речь идет не о том, чтобы что–то «принять», а что–то «оставить», словно это костюм, который можно «прикинуть на себя», а если фасон подходит, — купить. Напомню: благовествование — это провозглашение нового царя. Ни один глашатай античного мира не скажет: «Кесарь Тиберий стал императором! Примите его, если он вам подходит!». Благая весть несет новую жизнь,
«Благая весть» ведет к «оправданию». Но что это ключевое для Павла слово значит сегодня?
Оправдание прежде и теперь
Евангелие создает не христианскую «тусовку», а общину. Если отталкиваться от традиционных, устоявшихся представлений об оправдании, мы неизбежно рискуем впасть в индивидуализм. Во времена Августина или Лютера это было еще не так страшно: их современники были связаны друг с другом гораздо теснее, чем мы с вами. Однако в культуре дышащего идеями Просвещения модернизма, а затем и в современной нам постмодернистской культуре индивидуализм расцвел буйным цветом: недаром символами нашего времени стали персональный стереоплейер и тотальная приватизация. Прискорбнее всего, что на эту удочку попались даже некоторые проповедники так называемого «Евангелия», утверждающие, что каждый оправдывается и спасается сам по себе. Но у Павла ни в проповеди, ни в «следствии» из нее, то есть в учении об оправдании, ничего подобного не найти. Бесспорно, каждый из нас призван во всей своей неповторимости своим голосом отозваться на Благую весть. Никто не вправе это отрицать. Но в одиночку, сам по себе христианин существовать не может. Павлова проповедь созидает общину, учение об оправдании скрепляет ее. Другого пути у нас нет.
Павлово учение об оправдании ставит перед нынешними разделенными церквами очень важную экуменическую задачу. Невозможно, ссылаясь на учение, согласно которому все верующие в Иисуса Христа соберутся за общей трапезой (Гал 2), утверждать, что тем, кто понимает оправдание иначе, за общим столом места нет. Иными словами, учение об оправдании — не просто богословский концепт, о содержании которого путем напряженных экуменических усилий должны договориться католики и протестанты [24] . Оно само по себе экуменично, поскольку, отстаивая общность всех христиан, учение об оправдании разрушает все наши перегородки, держащиеся на культурных расхождениях и взаимных обидах. Конечно, трудности в один день не разрешатся. Конечно, нам еще предстоят долгие споры о вероопределениях. Но если христиане хотя бы задумаются над смыслом второй главы Послания к Галатам (не говоря уже о Рим 14–15, Еф 1–3 и других подобных фрагментах), можно считать, что первый шаг к неискаженному пониманию Павлова богословия сделан. Но это станет возможным, только если мы осмыслим учение об оправдании как одну из величайших экуменических доктрин.
24
О попытках договоренностей и совместных деклараций по вопросу об оправдании см. публикации в журнале ББИ «Страницы», 7:4 (2002), с. 534; 8:1 (2003), с. 53. Тексты некоторых документов см. в: M. Киннемон, Б. Коуп Экуменическое движение. Антология ключевых текстов. M.: ББИ, 2002, с. 172, 235. — Прим. ред.
Впервые с ее развернутым изложением мы сталкиваемся в Послании к Галатам. Поводом послужил вопрос о том, с кем христианину приличествует делить трапезу. Павел же понимал его иначе: могут ли иудеохристиане сидеть за одним столом с христианами из язычников? Но, к сожалению, многие католики и протестанты упорно видели в учении об оправдании «систему спасения» и, отталкиваясь от такого понимания во всех богословских спорах, сослужили себе и своим общинам весьма дурную службу. По сути, они вывернули Павлово учение наизнанку. Ведь смысл его как раз в том и состоял, что место за трапезой найдется всем верующим в Иисуса Христа, независимо от их национальных, культурных корней, а также, скажем прямо, многочисленных конфессиональных и межденоминационных различий, имеющих отношение, скорее, не к богословию, а к культуре. Превыше всего — единство веры во Христа, а значит, для евхаристического братства вовсе не требуется полной договоренности об оправдании. Когда христиане в конце концов это поймут, они не только станут жить в соответствии с тем, что исповедуют, но у них появится твердое и верное основание для проповеди Благой вести.
Отсюда следует очень важная и утешительная мысль, которой я всегда буду обязан великому англиканскому богослову Ричарду Хукеру, в чьих трудах я ее нашел. Никто не оправдывается по вере в учение об оправдании верой. Если чем и оправдываются, так только верой в Иисуса Христа. А значит, — и это несомненно, — множество людей оправданы по вере, даже если сами они того не знают. Взять хотя бы Галатов, которые не подозревали, что оправданы, и заботились главным образом о том, делать ли им обрезание. Как пишет Хукер, несомненно, оправданы по вере и те, кто задолго до Реформации искренне верил во Христа, но поскольку учение об оправдании тогда еще сформулировано не было, они не были уверены на этот счет и пытались заполнить тревожную пустоту другими способами. Да и сегодня большинство христиан тоже вряд ли разбираются в тонкостях этой доктрины, но простодушно и кротко уповают на Иисуса, и поэтому они, согласно Павлу, тоже оправданы и причтены к единой семье. Соответствующим образом к ним
Если понимать «Благую весть» и «оправдание» в том смысле, о котором здесь шла речь, мы вряд ли рискуем как в теории, так и на практике столкнуть учение об оправдании с общим для всех христиан призывом к святости. И по сей день многие добрые христиане, прекрасно осознающие висящим над ними дамокловым мечом опасность пелагианского довольства собственной праведностью, затрудняются объяснить, почему ученики Христовы должны быть не просто «нравственными», а святыми в слове, деле и помышлении. Некоторые, не желая снижать нравственную планку, и впрямь ударяются в пелагианство. Другие же (таких сейчас становится все больше и больше), недослушав и недопоняв учение об оправдании верой, оправдывают им безнравственность, корни которой, даже если она пускает ростки в церкви, все равно — в мирской, а в наше время — в постмодернистской культуре. Но все это — карикатура, гримаса. В действительности Павлово учение об оправдании глубоко укоренено в Евангелии, понятом как весть о владычестве Иисуса Христа. Отсюда и требование безоговорочного послушания Ему. Одна из ключевых фраз у Павла — «послушание веры». Вера и послушание — не антонимы. Напротив, они неотделимы друг от друга. Недаром «вера» и «верность» — слова однокоренные. Но, с другой стороны, не искажаем ли мы исходный смысл «Евангелия» и «оправдания», пытаясь тайком протащить в них «добрые дела»? Это могло бы случиться, упусти мы из виду ограничения, о которых говорилось выше. Вера, даже самая деятельная, никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть предметом человеческой оценки, «пропуском» в народ Божий. Она — Богом данный знак принадлежности к семье верных — ни больше ни меньше. Святость же — это состояние, отличающее тех, кто только по милости Божьей оказался среди Его верных.
Итак, одна из самых острых граней учения об оправдании обнаруживается совсем не там, где ее привыкли видеть даже самые ярые его защитники. Павлово учение об оправдании верой самым решительным образом разоблачает тех, кто хотел бы определять принадлежность к церкви чем–либо, кроме веры в Иисуса Христа. В частности, оно начисто исключает любые попытки обусловить предстояние перед Богом происхождением, сословием или родом. Сама мысль о том, что принадлежность к церкви может зависеть не только от послушания Христу, — не что иное, как идолопоклонство. Именно в этом убеждал Павел церкви в Галатии, Антиохии и других местах. Точнее всего о таком понимании оправдания сказано в Еф 3:10, где речь идет не о том, что церковь должна говорить, но о том, чем она должна быть и что делать. Церковь, верит Павел, призвана открыть «начальствам и властям на небесах многоразличную премудрость Божию». Сам факт существования общины верных, в которой нет различий между иудеями и эллинами, рабами и свободными, мужчинами и женщинами, должен указать «начальствам и властям», что их время уже прошло и человеческая жизнь видится теперь совсем иначе. Эта мысль, как мне кажется, особенно важна для современного мира. И она же подводит нас к более общему вопросу о современном звучании основной темы всех Павловых текстов.
Новое понимание Бога и Божьей праведности
Что значит для современного мира предложенное Павлом новое понимание Бога?
В задачи этой главы и даже этой книги не входит анализ современного состояния богословия Троицы, однако приятно отметить, что в последнее время эта, почти забытая в 60–е годы сфера богословия все громче заявляет о себе. Пожалуй, единственное, о чем в данной связи надо сказать, так это о том, что в наши дни от христианского богословия и проповеди требуется смелость заново открыть смысл слова «Бог».
Выше мы уже говорили, что примерно десять лет назад произошел весьма существенный сдвиг в западном сознании: общество стало осознавать очевидную для любого современника Павла истину о том, что существительное «Бог» на самом деле многозначно. У тех, кто говорит, что не верит в Бога, следовало бы спросить, какого Бога они имеют в виду. О том же вежливо, но решительно стоило бы спрашивать и тех, кто клянется, что в Бога верит.
Не так давно журналисты с недоумением комментировали опрос, в ходе которого обнаружилось, что большинство жителей Великобритании в Бога верят, но в церковь не ходят. Впрочем, это неудивительно. Бог, в которого верит огромное множество наших современников, — это Бог деистов. Примерно в такое божество верили во времена Павла эпикурейцы. Оно отстраненное, холодное, безразличное. Конечно, само оно пребывает в блаженстве, но ни за что не станет марать руки вмешательством в наши земные дела. Нет ничего странного, что люди, верящие в подобного Бога, шагу не ступят в церковь. Да ради такого «бога» и пальцем пошевелить не захочешь. Павел в свое время ошеломил язычников вестью об истинном Боге, живом, заботящемся, любящем, который действовал и действует в истории и каждой человеческой жизни, чтобы восставить и исцелить всякую тварь. С тем же мы должны идти и к нашим современникам: проповедуя Евангелие, говорить им об истинном Боге, который странным образом оказался «за скобками» так называемой христианской культуры, о том, что Он открылся в Иисусе из Назарета и познаваем Святым Духом.
Бог этот настолько не похож на божество деистов, что наши современники, вероятнее всего, сначала придут в недоумение. «Как это, — скажут они, — Бог пылко и сострадательно нас любит? Как это: он стал человеком, чтобы спасти человечество? Это непоследовательно, нелогично, неразумно, в конце концов». Да–да, конечно, но только если исходить из тех представлений о Боге, которые сложились в XVIII веке. Пора перестать в наших проповедях и публичных выступлениях играть словом «Бог» и вернуть миру его истинный смысл, открывшийся в Иисусе.