Что-нибудь эдакое
Шрифт:
Купив табак и понаблюдав с полчаса местные нравы (день был базарный, обычная скука сменилась на время такими зрелищами, как сбежавшие свиньи или бычок, подобравшийся к фермеру сзади, когда тот завязывал шнурок), он зашел в «Герб Эмсвортов» — самый достойный из одиннадцати здешних кабачков. Если в английском местечке кабачков не больше, чем посетителей, торговля идет споро. Только в том случае, когда соотношение их — два к одному, наступает заминка и кабатчик бранит правительство.
В «Гербе» было тихо, чинно, хотя в нем сидели честные британские йомены, которые уже добились того, к чему стремился Бакстер. Сам
Обычно в столовой народу не бывало; но, к своему огорчению, он обнаружил, что там расположился человек в буром костюме. Именно «расположился»; так и казалось, что он занимает всю комнату — стол был только один, и получалось, что вы — одна компания. Уйти в себя и забыться Бакстер не мог.
Вообще-то, если бы их разделяла вся комната, все равно забыться не удалось бы — человек был на редкость словоохотлив и явно соскучился по слушателю.
— Привет, — начал он. — День какой, а? Давайте я к вам поближе сяду. Любезный, принесите-ка мяса, вон туда, где этот джентльмен!
Он шмякнулся на стул рядом с Бакстером и продолжил свою речь. Со вчерашнего дня поговорить не с кем!
— Ну и местечко! Одни глухари деревенские. Вы надолго сюда?
— Я неподалеку живу.
— Сочувствую. Я бы тут жить не смог. Приехал по делу и задержусь. Поверьте, всю ночь не спал из-за этой тишины. Только задремлю — птица кричит, я прямо подпрыгнул. Потом кошка заорала. Лежу, жду — вот, сейчас мяукнет, чтоб ее, честное слово! Нет, сельская жизнь не для меня. Может, у вас удобный дом, друзья какие-нибудь, а одному здесь не вынести. Город, видите ли! Один кретин мне сказал, что у них есть кино, я туда кинулся, и что же? Только по четвергам и пятницам. Ну, дыра! Церковь стоит, говорят — норманнская, в общем, старинная. Вообще-то я в церковь не хожу, но тут пошел поглядеть. Там кто-то сказал, что в конце главной улицы — замечательный вид. Пошел, взглянул. Теперь — все, больше видов нету, разве что еще одна церковь. Я до того доскучался, что к методистам пойду, если они тут есть.
Свежий воздух, недостаток сна и гул в зале притупили чувства Бакстера. Ел он в полудреме, едва кивая, но сотрапезник и не нуждался в ответах.
— Что люди делают в таких местах? — продолжал он. — Конечно, если ты тут вырос, это еще ничего. Вроде дальтоника, а? Живешь и не замечаешь. А вот приезжему плохо. Скучно. Устроили бы скачки, земля есть, препятствия — пожалуйста. Так ведь не додумались! Прямо теряешь веру в людей. Если я…
Бакстер дремал. Держа мясо на вилке, он пребывал в том промежуточном состоянии, которым природа в дневное время заменяет обычный сон. Видимо, толстый субъект этого не заметил. Голос его прекрасно убаюкивал.
Вдруг он умолк. Бакстер дернулся и заморгал. Ему показалось, что сотрапезник сказал: «Привет, Фредди!» — а дверь открылась и закрылась.
— Э? — осведомился он.
— Да?
— Что вы сказали?
— Я говорю про…
— Мне послышалось: «Привет, Фредди!»
Субъект посмотрел на него с сочувствием:
— Заснули, наверное. Померещилось. С чего мне говорить «Привет, Фредди!»?
Ответа Бакстер не знал; однако ему казалось, что на границе дремоты, в
Может быть, так: ему приснился Фредди и померещились эти слова. Откуда субъекту знать аристократов, тем более обращаться с ними столь фамильярно? Да-да, чего только во сне не бывает! Вчера ему снилось, например, что он сидит под стеклом и корчит оттуда рожи лорду Эмсворту, мистеру Питерсу и Биджу, а они пытаются его украсть, принимая за скарабея. Несомненно, и это сон.
Завидев, кто в столовой, Фредди скрылся в спальном номере, где и думал о том, что везде, буквально везде натыкаешься на Бакстера. Думал он и о том, заметил ли его Бакстер, а если заметил, узнал ли, а если узнал, хватило ли у Джонса ума и присутствия духа, чтобы как-то выкрутиться?
Глава VIII
1
— «Положите в сотейник масла или жиру, поставьте его на огонь, а когда масло (жир) растопится, подрумяньте в них лук. Потом положите телятину, обжарьте ее до коричневого цвета, подлейте воды, плотно закройте и тушите на очень слабом огне. Когда мясо станет мягким, подбавьте специй, положите наверх картошку и тушите до тех пор, пока она станет мягкой, но не развалится».
— Вот именно, — сказал мистер Питерc. — Не развалится. Дальше.
— Залейте сметаной и тушите еще пять минут.
— И все?
— Здесь — все.
Мистер Питерc уселся поудобней.
— Тогда давайте про омара.
Эш прочистил горло.
— «Омар с карри, — начал он. — Возьмите омара (2 ср.), 2 чайных ложки лимонного сока, 1/2 чайной ложки карри в порошке, 2 ст. ложки масла, 1 ст. ложку муки, чашку снятого молока, чашку хлебных крошек, 1/2 чайной ложки соли, 1/2 чайной ложки перца».
— Дальше!
— «Разотрите масло с мукой, влейте молоко, прибавьте лимонный сок и карри, посолите, поперчите. Выньте омара из скорлупы и нарежьте кубиками».
— «Кубиками»… Да?
— «Положите в соус».
— Что? Что положить? А, кубики! Да?
— «Заполните панцирь, посыпьте хлебными крошками и пеките, пока не потемнеют, а тогда — подайте на стол (6 порций)».
— Подайте, ха-ха! А кто будет чувствовать через час, что проглотил дикую кошку?
— Не всякий, — отвечал Эш. — Я бы съел две порции и лег спать.
Мистер Питерc приподнялся на локте и на него посмотрел. Шел второй час ночи. Вызвав секретаря, несчастный миллионер отказался слушать роман, предпочтя ему поваренную книгу. Есть люди, которым это разбередило бы память, но Питерc к ним не принадлежал. Сведения о венгерском гуляше и жареных мозгах напоминали, что и он, травоядный, он, орехоядный, жил когда-то в Аркадии.
Вообще-то новый режим уже принес какую-то пользу. Чудес в наши дни не бывает, и нагло ожидать, что человек, столько лет непрестанно глумившийся над своим телом, мгновенно исцелится; но оптимистичный Эш подмечал признаки грядущей победы. Быть может, хозяин и не будет улыбаться, поев омара, но уж с котлетой расправится на славу.
— Хвалю, — сказал мистер Питерc. — Конечно, вы большой нахал, но дело вы делаете. Мне лучше. Сегодня я нащупал на спине какую-то мышцу.
— Это все упражнения, — сказал Эш. — Развивают тело.