Что такое античная философия?

Адо Пьер

Современного читателя наверняка удивит необычайное постоянство методологических принципов и догматов у большинства философских школ античности с IV в. до н. э. по II—III вв. н. э. Все дело именно в том, что философствовать — значит избирать определенный образ жизни, и этому образу жизни соответствует либо критический метод, как, например, у скептиков или академиков, о которых речь впереди, либо догматы, оправдывающие этот образ жизни. Для догматических философских учений, таких, как эпикуреизм или стоицизм, система, т. е. логически организованное множество основополагающих догм, неприкосновенна, поскольку она неразрывно связана с эпикурейским или стоическим образом жизни. Отсюда не следует, что в этих двух школах исключаются всякие дискуссии; школа стоиков, в частности, скоро разделилась на различные течения. Но расхождения и споры не затрагивают изначального выбора и догматов, в которых он находит свое выражение. Они касаются лишь второстепенных вопросов, как-то: теоретическое объяснение небесных или земных явлений, способ доказательства и систематизации догматов, методы преподавания. И допускаются к этим спорам только хорошо подготовленные ученики, твердо усвоившие основные догматы [287] .

287

См.: I. Hadot. Ibid., p. 351 — 352.

Поэтому эпикуреизм и стоицизм как догматические философские учения имеют общедоступный и миссионерский характер: обсуждения всевозможных тонкостей и теоретических вопросов — дело узкого круга людей, но результаты их могут быть подытожены и преподаны начинающим и продвинувшимся в виде небольшого числа взаимосвязанных формулировок, представляющих собой в основном правила практической жизни. Таким

образом, эти философские доктрины проникнуты «миссионерским» и «общечеловеческим» духом учения Сократа. Если платонизм и аристотелизм предназначены для элиты, располагающей «досугом», чтобы изучать, исследовать и созерцать, то эпикуреизм и стоицизм обращаются ко всем людям, богатым и бедным, мужчинам и женщинам, свободным и рабам [288] . Всякий, кто примет эпикурейский либо стоический образ жизни, всякий, кто станет его практиковать, будет считаться философом, даже если он не развивает философского дискурса ни в письменной, ни в устной форме. В известном смысле и кинизм — философия общедоступная и миссионерская. Со времен Диогена киники были горячими пропагандистами; они обращались ко всем классам общества и на собственном примере отвергали общественные условности, призывая вернуться к первозданной простоте жизни, согласной с природой.

288

См.: Р. Hadot. Les modeles de bonheur proposes par les philosophies antiques. — «La Vie spirituelle», t. 147, N 698, 1992, р. 40 — 41.

Кинизм

Вопрос о том, был ли Антисфен, ученик Сократа, основателем кинического движения, является спорным. Но, во всяком случае, исследователи единодушно признают его ученика Диогена наиболее значительной фигурой этого движения, которое, не принимая институционального характера, существовало до конца античности.

Кинический образ жизни [289] зримо отличается не только от образа жизни людей, чуждых философии, но даже и от образа жизни других философов. Прочие философы отделяли себя от своих сограждан лишь в известных пределах, например потому, что они посвятили жизнь научным изысканиям (как аристотелики), или потому, что они ведут жизнь простую и уединенную (как эпикурейцы). Киник же резко противопоставляет себя обществу. Он отбрасывает то, в чем люди видят элементарные нормы, непременные условия социальной жизни: опрятность, благопристойность, вежливость. Он выказывает нарочитое бесстыдство, на глазах у всех занимаясь рукоблудием, как Диоген, или прилюдно ложась с женщиной, как Кратет с Гиппархией [290] , он пренебрегает всякими приличиями, не дорожит мнением окружающих, презирает деньги, не считает зазорным просить подаяния, не ищет в жизни ничего постоянного,

289

Собрание свидетельств см. в L. Paquet. Les Cyniques grecs. Fragments et temoignages. Avant-propos de M.-O. Goulet-Caze. Paris, 1992. См. также: M.-O. Goulet-Caze L’Ascese cynique. Paris, 1986 и материалы симпозиума «Le cynisme ancien et ses prolongements» (цитированные выше, в примеч. 10).

290

Д. Л., VI, 46, 69, 97.

Лишенный крова, города, отчизны, Живущий со дня на день нищий странник [291] .

В его котомке лежит только самое необходимое. Он не страшится властителей и всюду высказывается с вызывающей прямотой (parresia) [292] .

В свете интересующей нас проблемы (природа философии в античном мире) кинизм являет весьма показательный пример, ибо он представляет собой крайность. Античный историк [293] спрашивал себя, может ли кинизм называться философской школой, или же это всего только образ жизни. Конечно, киники — Диоген, Кратет, Гиппархия — не преподавали в стенах учебного заведения, хотя время от времени занимались литературной, в частности поэтической, деятельностью. И тем не менее они образуют школу, постольку, поскольку между различными киниками устанавливались отношения учителя и ученика [294] . На протяжении всей античности кинизм рассматривали как философию — такую, в которой философский дискурс сведен к минимуму. Сохранился, например, знаменательный рассказ: когда кто-то утверждал, что движения не существует, Диоген удовольствовался тем, что встал и начал ходить [295] . Киническая философия — это целиком и полностью жизненный выбор, выбор свободы, или совершенной независимости (autarkeia) в отношении мнимых потребностей, отказ от роскоши, отречение от честолюбия (typhos). Подобный выбор явно предполагает определенное представление о жизни, но оно хотя, возможно, и раскрывалось в беседах между учителем и учеником или в публичных речах, никогда прямо не обосновывалось в теоретических философских трактатах. Конечно, существуют типично кинические философские понятия, но они не используются в какой-либо логической аргументации, а служат для обозначения конкретной позиции, касающейся жизненного выбора: аскеза, атараксия (невозмутимость), автаркия (независимость, самодостаточность), усилие, приспособление к обстоятельствам, простота, или непритязательность (atyphia), бесстыдство. Киник выбирает такой род жизни, поскольку считает, что естество (physis), проявляющееся в поведении животного или ребенка, выше установлении цивилизации (nomos). Диоген выбрасывает свою миску и чашку, увидев детей, которые обходятся без этих предметов, и убеждается, что избрал верный способ существования, глядя на мышь, в темноте подбирающую крошки. Противоположность между природой и человеческими установлениями была темой долгих теоретических споров в эпоху софистов, но для киников это уже не умозрительная проблема, а вопрос, имеющий прямое отношение к жизни. Их философия, таким образом, — всецело упражнение (askesis) и усилие. Ибо все искусственное, все условности и удобства цивилизации, роскошь и суетность расслабляют тело и дух. Потому кинический род жизни и состоит в почти атлетическом — по велению разума — упражнении способности переносить голод, жажду, непогоду, ради того чтобы достичь свободы, самодостаточности, внутренней силы, беззаботности, спокойствия души, умеющей применяться к любым обстоятельствам [296] .

291

Д. Л., VI, 38.

292

Д. Л., VI, 69.

293

Д. Л., VI, 103; см. статью M.-O. Гуле-Казе, цитированную выше, в примеч. 27: M.-O. Goulet-Caze. Le cynisme est-il une philosophie?

294

Д. Л., VI, 36, 75 — 76, 82 — 84.

295

Д. Л., VI, 38 — 39.

296

Д. Л., VI, 22.

Платон будто бы сказал о Диогене: «Это безумствующий Сократ» [297] . Было это или нет, такая характеристика дает нам пищу для размышлений. В известном смысле Сократ предвосхитил киников. Комические поэты вышучивали и Сократа — его наружность, его босые ноги и старый плащ. И если, как мы видели, образ Сократа сливается в «Пире» с образом бесприютного Эрота, то бездомный Диоген с нищенской сумой — чем не второй Сократ, отважный философ, ни на кого не похожий, чуждый миру скиталец? Как и Сократ, Диоген убежден, что на него возложена миссия заставлять людей мыслить, что своими язвительными выпадами и самим своим образом жизни он разоблачает человеческие пороки и заблуждения. Его забота о себе неотделима от заботы о других. Но хотя у Сократа забота о себе, открывая путь к внутренней свободе, рассеивает иллюзии и ложь, сопряженные с общественными условностями, он все-таки сохраняет известную ироническую учтивость; у Диогена же и у прочих киников от нее не остается и следа.

297

Д.

Л., VI, 54.

Пиррон

Пиррон [298] , современник Диогена и Александра Македонского, сопровождавший последнего во время похода в Индию и встречавшийся там с восточными мудрецами, — это тоже, можно сказать, чудачествующий Сократ. Во всяком случае, он заслуживает нашего внимания: перед нами опять-таки философ, который не занимается преподаванием, хотя он весьма искусно ведет споры, и даже ничего не пишет, а просто довольствуется тем, что живет, но при этом привлекает к себе учеников, подражающих его образу жизни.

298

Д. Л., IX, 61 — 70. Собрание фрагментов см. в кн.: Pirrone. Testimonianze, ed. F. Decleva Caizzi. Napoli, 1981; M. Conche. Pyrrhon ou l’apparence. Villers-sur-Mer, 1973.

Поведение его совершенно непредсказуемо. То он удаляется от людей и живет в полном уединении, то отправляется странствовать, никого не предупредив, и бродит с кем попало. Вопреки всякому благоразумию, он ничего не сторонится и подвергает себя всевозможным опасностям. Он продолжает говорить, даже если от него отходят, недослушав. Однажды, увидев, что его учитель Анаксарх попал в болото, он прошел мимо, не подав руки, и Анаксарх его одобрил, похвалив за безразличие и нечувствительность. Однако, в отличие от киников, Пиррон держался просто, без вызова, и вел себя подобно большинству людей, как рассказывает античный историк: «Он добронравно жил со своей сестрой, повивальной бабкой, сам носил продавать на базар кур и поросят и сам прибирался в доме, сохраняя полное безразличие; говорят, он даже свинью купал по своему безразличию» [299] . Мимоходом заметим, что рассказ этот напоминает то, что Чжуан-цзы сообщает о китайском философе Ле-цзы, хотя тут не может быть никакой исторической связи: «Он вернулся домой и три года не показывался на людях.

299

Д. Л., IX, 66.

Сам готовил еду для жены. Свиней кормил, как гостей. Дела мира знать не хотел. Роскошь презрел, возлюбил простоту» [300] .

Поведение Пиррона соответствует жизненному выбору, который можно охарактеризовать одним словом: безразличие. Пиррон живет в совершенном безразличии ко всему. Он всегда пребывает в одном и том же состоянии [301] — не испытывает никаких эмоций, не ощущает какой-либо перемены в своих наклонностях под влиянием внешних обстоятельств; он не придает значения тому, что он находится в таком-то или таком-то месте, встречается с таким-то или таким-то человеком; не полагает различия между тем, что обычно считается опасным или, наоборот, безобидным, между работой, почитаемой чистой или грязной, между тем, что зовется страданием или удовольствием, жизнью и смертью. Ведь оценочные суждения людей основываются лишь на соглашениях. Им не дано знать, хорошо или дурно нечто само по себе. И несчастья их происходят на поверку оттого, что они стремятся обрести то, что они считают хорошим, или избежать того, что представляется им дурным. Если человек не станет проводить такие различия между вещами, если он воздержится от оценочных суждений и от предпочтения одного другому, сказав себе: «Не более это, чем то», он обретет покой и безмятежность, и ему уже не придется себя в чем-то убеждать. Важны не дела — важно относиться к тому, что ты делаешь, с безразличием. Итак, цель философствования Пиррона — утвердиться в состоянии совершенной самотождественности, полнейшего безразличия, абсолютной независимости, внутренней свободы, бесстрастия; подобное состояние он почитает божественным [302] . Иначе говоря, для него все безразлично, за исключением безразличия к безразличным вещам, которое в конечном счете есть добродетель [303] и, следовательно, абсолютная ценность. Достичь такого безразличия — задача непростая: для этого, по словам Пиррона [304] , необходимо «всецело отрешиться от человеческих свойств», т. е. полностью отказаться от человеческой точки зрения. Формулировка, надо полагать, весьма многозначительная. Возможно, здесь подразумевается, что, «отрешаясь от человеческих свойств», философ в корне меняет свое мировосприятие, преодолевая ограниченность человеческой, слишком человеческой, точки зрения и возвышаясь до всеобъемлющего взгляда, взгляда в некотором смысле не человеческого, открывающего наготу существования, проникающего глубже частных противоположностей и всех тех мнимых ценностей, что привнесены в мир людьми, и, быть может, способного вернуть человека в состояние простоты, предшествующее всякому различению.

300

Philosophes taoistes. Textes traduits par Liou Kia Hway et B. Grynpas. Paris, 1980, p. 141. На этом примере П. Рикман показывает, что высшая даосская простота — это чистая виртуальность и отсутствие желаний (см.: Shitao. Les propos sur la peinture du moine Citrouille-amere. Trad. et commentaire de P. Ryckmans. Paris, 1984, p. 12).

301

Д. Л., IX, 63.

302

См. стихи его ученика Тимона у Секста Эмпирика, «Против этиков», 20: …О том, как вечно пребывает природа божественного и благого, Из которой следует для человека всегда одинаковая жизнь.Здесь Пиррон предстает догматиком, как верно подчеркивают Ф.Деклева Кайцци: F. Decleva Caizzi. Pirrone, p. 256 — 258 и В.Гёрлер (W.Gorler) в рецензии на книгу Ф.Деклева Кайцци, «Archiv fur Geschichte der Philosophie», Bd 67, 1985, S. 329 f.

303

Цицерон. О пределах… II, 13, 43 и IV, 16, 43.

304

Д. Л., IX, 66.

Тот, кому не удается достичь столь полной отрешенности, должен упражняться, прибегая к внутреннему дискурсу, т. е. оживляя в памяти принцип «не более это, чем то» и аргументы, которыми он обосновывается. Таким образом, Пиррон и его ученики практикуют методы медитации. О самом Пирроне рассказывали [305] , что он искал одиночества и, бывало, разговаривал в голос сам с собой; когда же у него однажды спросили, в чем дело, он ответил: «Учусь быть добрым». А одного из его учеников, Филона Афинского, изображали так:

305

Д. Л., IX, 63 — 64.

Сам с собой утешается, сам с собою болтает, Не обольщаясь Филон искусного спорщика славой [306] .

Итак, философия Пиррона, как и философия Сократа и, позднее, киников, есть прежде всего живая философия повседневности, упражнение, цель которого — изменение образа жизни.

Эпикуреизм

Эпикур [307] (ок. 342 — 271 до н. э.) в 306 г. основал в Афинах школу, которая существовала в этом городе по крайней мере до II в. н.э. Поэма Лукреция «О природе вещей» и датируемые I в. до н. э. или II в. н.э. гигантские надписи, высеченные в городе Эноанда по распоряжению эпикурейца Диогена [308] , пожелавшего ознакомить сограждан с сочинениями и доктриной Эпикура, — свидетельства тому, с каким миссионерским рвением приверженцы этого философа, даже те, что жили далеко от Афин, распространяли его идеи.

306

Д. Л., IX, 69.

307

Epicure. Lettres, maximes, sentences. Introd., trad. et comm. par J.-F. Balaude. Paris, 1994, в дальнейшем: Balaude. Этот труд — прекрасное введение в эпикурейскую философию. Греческий текст с итальянским переводом см. в кн.: Epicuro. Opere, ed. G. Arrighetti. Torino, 1973, в дальнейшем: Amghetti.

308

Diogenes of Oinoanda. The Epicurean Inscription, ed. M.F.Smith. Napoli, 1992.