Что такое война. Наброски в дни войны
Шрифт:
Изуродованных людей отмоют от грязи и крови и разложат на чистых простынях, чтобы, когда часть их подлечат, опять нагрузить такими же подлеченными поезда и опять спустить их в ямы траншей и в ад битв, чтобы убивать и быть убиваемыми.
На место же убитых и навсегда искалеченных подвозят множество новых поездов с сотнями тысяч новых людей в серых шинелях, беспрерывно подвозимых, чтобы они убивали и калечили или были убитыми или искалеченными такими же людьми, подвозимыми с другой стороны.
Ученые инженеры
Так вот в чем последнее слово нашей цивилизации. Так значит Уатт, Стефенсон, Морзе, Маркони создали свои великие изобретения для того, чтобы отвозить людей на убийство, — Листер, Рентген, Пастер работали для того, чтобы по всем правилам науки подлечивать людей для совершения ими и над ними новых ужаснейших преступлений,—Христос, Будда, Толстой, Кант, Мильтон, Руссо проповедовали для того, чтобы люди становились в конце концов пушечным мясом?!
Что такое война
Нередко в происходящих боях бывает так, что когда пытавшиеся наступать войска принуждены бывают скрыться снова в свои траншеи, не выдержав огня из неприятельских окопов, тяжело раненые остаются лежать в пространстве между „своими" и „чужими" окопами и корчатся в смертельных тяжких мучениях на виду у обоих армий, так как тот, кто решился бы их вытащить, был бы застрелен.
Кажется, нельзя представить себе что-нибудь более ужасное, чем эти корчащиеся в ужасных муках человеческого существа на глазах у тысяч наблюдающих это зрелище людей.
Все такие же
Жена моя едет в вагоне железной дороги с легко ранеными, едущими на осмотр. Заходит разговор о немцах и их зверствах.
— Какие же звери! — говорить добродушно, весело улыбаясь, молодой солдат. — Надень ему мою шапку и не отличишь, — такой же будет.
Все такие же. Но на них надеты разные шапки, и потому они должны убивать друг друга.
После битвы
Далеко ушли обе, громившие здесь друг друга, армии.
Только в разных местах изрытого взрывами бомб поля чернеют груды мяса и крови.
Через эти груды, комки проехали, топча их, победоносные принцы. Для них это ничто, эти гнойные обрывки пушечного мяса, которого они нарежут
Для меня каждый этот комок мяса и крови — это святыня, это брат мой, несчастный сын Божий, нарочно воспитанный в совершенной духовной тьме, в самых диких суевериях и обманах, чтобы он стал, когда им это понадобится, убивать своих братьев — сыновей Божиих, или же, чтобы, сам зарезанный ими, издох и сгнил, как падаль, как мусор, как ничто.
Да. Ничто. Что бы ни болтали все Вильгельмы, все цари, все владыки земли и капитала, извлекающие славу и барыши из массового братоубийства, о своих доблестных воинах, героях, мы знаем, что все это говорится для того, чтобы, одуренные этою грубою лестью, несчастные лучше лезли под пушки. Мы знаем, что для владык жизнь другого человека — ничто. Мы знаем, что одним росчерком пера они швырнули на зарез миллионы этих своих чудо-героев для того, чтобы они добыли им добычу, и швырнут сколько угодно еще, пока сколько-нибудь пушечного мяса есть в запасе. И когда война закончится, завтра же цари и короли капитала готовы будут начать такое же убийство вновь, чтобы расширить пределы своей власти, славы и бумажника.
Ведь цари еще с детства учатся не жалеть жизни, Когда еще нельзя учиться этому на людях, они учатся этому на животных. Кайзер Вильгельм в течение-своей жизни на охотах своими руками застрелил и зарезал 50.000 животных.
С детства они привыкают уже хладнокровно мочить руки в крови, убивать и распоряжаться убийством.
На людей они переносят потом уже готовую практику.
Для них, венчанных убийц, и для некоронованных убийц — королей капитала, священна жизнь только их самих.
Для других они признают только два назначения: или быть их вечными рабами, баранами для стрижки, или же быть, в случае неподчинения, разграбленными ими до тла и умерщвленными.
Далеко ушли обе, громившие друг друга, армии; только в разных местах изрытого взрывами бомб поля чернеют несчастные комки мяса и крови, гниющие миллионами там, где проходят эти палачи человечества. Каждый этот комок мяса и крови, который ничто для них, это сын Божий, брат наш родной — человек, любимое дитя своей несчастной матери.
Человечество, человечество! До каких же пор-ты будешь жить в этом позорнейшем рабстве?
До каких же пор ты будешь само бросать себя на убой для этих извращенных, для этих чудовищ, властолюбия, славолюбия, жестокости и жадности?
До каких же пор будут безответно взывать к. тебе переполнившие теперь твои поля эти обрывки людского мяса и крови, эти раздробленные члены твои, эти дети твои, растерзанные самим же тобою, безумное человечество?
Что могло бы немедля остановить войну?