Что там, за дверью?
Шрифт:
Но это действительно невозможно!
Что может быть невозможного в мире, где живут призраки?
Мейсон протянул руку и коснулся щеки Кэтти — нежно, будто это было облако, сгусток тумана, игра воображения.
Кэтти грустно улыбнулась.
— Я не нужна тебе больше, — сказала она. — Ты нашел свою земную любовь.
— Я люблю тебя, — сказал он совершенно искренне. Сейчас Катарина казалась ему фантомом, выдумкой, ложной памятью. — Если ты не придешь завтра, я умру.
В этом он тоже был совершенно уверен.
— Я не могу не приходить, — сказала Кэтти, — даже
— И только поэтому…
— Я должна… — повторила Кэтти и скрылась в стене, потому что сквозь высокое окно в торце коридора проникли в дом первые лучи рассвета.
В семь вечера Мейсон стоял на Диксон-стрит у входа в магазин игрушек и наблюдал, как широкоплечий мужчина опускает жалюзи на витрине. Катарина вышла несколько минут спустя.
— Здравствуйте, — со стеснением в голосе сказал Мейсон. — Здравствуйте, Кэтти.
Катарина рассмеялась.
— Хорошо, — сказала она, — зовите меня так, если вам нравится. А я буду звать вас Джош.
— Да, — сказал он, протянул руку и дотронулся до родинки на ее левой щеке.
Потом они… Что же они делали в тот вечер? Посидели в кафе, это Мейсон помнил совершенно отчетливо, а все остальное смешалось в памяти, как в хорошей порции рождественского салата, который готовила его мать, и он никогда не мог сказать точно, что же она туда клала, но на всю жизнь запомнил удивительный, божественный вкус, оставшийся на языке, как поцелуй, которым они с Катариной обменялись — может, на улице в тени какого-то дома, а может, в темном углу бара или у входа в ее дом, а скорее всего, в каждом из этих мест и еще в десятке других.
В одиннадцать он вдруг ощутил неудобство — начали жать хорошо разношенные туфли, стало холодно в теплой куртке, и голова заболела, волны боли наступали и отступали, оставляя после себя, как на отмели, четкую мысль: «Домой, домой»…
— Мне пора, — сказала Катарина, женским чутьем поняв, что Мейсон отдалился, что он больше не с ней, а где — она понять пока не могла и отпустила его с тяжелой душой, но с мыслью о том, что завтра они опять увидятся, и все будет хорошо или еще лучше.
— Завтра, — сказал Мейсон, морщась от боли, — я буду здесь в семь.
— Завтра, — сказала Катарина, — я работаю в первой смене и освобожусь в два.
— О! — воскликнул Мейсон. — Тогда приезжайте ко мне. Мы поднимемся на крышу — надеюсь, будет хорошая погода, — и вы сможете увидеть свой дом, у меня замечательный обзор, будто…
Волна боли не позволила ему закончить фразу.
— Вам нехорошо, Джош? — с беспокойством спросила Катарина. — У меня есть таблетки от головной боли, я сейчас…
— Нет, — покачал он головой, и боль перелилась из виска в висок, будто жидкость в высоком стакане. — Спасибо, Кэтти. В полночь все пройдет… Жду вас завтра.
И в полночь, действительно, боль его отпустила. Пришла Кэтти, и Мейсон перестал понимать, как мог совсем недавно целоваться с нею, конечно, с ней, с кем же еще, вот эту жилку на шее он только сейчас разглядел у Кэтти, но у Катарины была такая же, он целовал ее сегодня и не мог ошибиться.
Они
Они смотрели друг другу в глаза, и Кэтти едва не пропустила первый луч рассвета.
«Мы даже не попрощались, — подумал Мейсон. — Это плохой знак».
— До встречи, Кэтти, — произнес он вслух, надеясь, что она услышит его оттуда, а если не услышит, то почувствует и не станет обижаться.
Он, как обычно, проснулся в два, позвонил в мастерскую, выяснил, что с утра работы было немного, но к полудню поступило четыре заказа, потом быстро умылся, спустился в кухню и сделал себе омлет, не обращая внимания на заглядывавших в дверь экскурсантов.
Если Кэтти заканчивает работу в два, то в три может быть здесь, высчитывал он. Нужно встретить ее на подъездной дороге — скорее всего, она приедет в такси, и тогда он сам рассчитается с водителем.
Катарина вошла в кухню, когда Мейсон быстрыми глотками допивал кофе.
— О! — воскликнул он, едва не пролив напиток. — Прости, я хотел тебя встретить…
— Я бы тоже выпила кофе, — улыбнулась Катарина. — А то, знаешь, торопилась и не успела…
— Может, ты голодна? У меня есть бекон, сосиски, курица, миссис Турнейл отлично готовит…
— О, мне достаточно кофе и вон ту булочку, что на блюде, — сказала Катарина.
Подошла и сама поцеловала его в щеку.
Мейсон был на седьмом небе. Только этим и еще тем, что он все-таки не вполне выспался сегодня, можно объяснить, что, когда они с Катариной поднимались потом на крышу, Мейсон шел впереди, хотя всякий порядочный джентльмен должен, поднимаясь по лестнице, пропустить вперед даму.
Мейсон поднимался первым и рассказывал Катарине о своем последнем приобретении — на прошлой неделе он заказал в лондонской мастерской макет осадного орудия, такого, какое использовали во времена Войны Алой и Белой розы, это, конечно, другое, более раннее, время в английской истории, но орудие на рисунке выглядело очень уж грозно, и если его установить у входа…
— Это так интересно, — произнес позади него голос Катарины, Мейсон непроизвольно замедлил шаг, почувствовал неожиданно, что нога его что-то задела, а потом услышал сдавленный вскрик, обернулся и, Господи, успел только увидеть, как девушка, то ли споткнувшись, то ли неудачно поставив ногу на ступеньку, наклоняется назад — все больше и больше, размахивает руками, и ничего уже невозможно сделать, только смотреть, как она падает, падает, со ступеньки на ступеньку, не человек, а тряпичная кукла…