Что там, за дверью?
Шрифт:
Понятно, старый ты непоправимый дурак?
— Скоро у тебя будет замок, Кэтти, самый настоящий, такой, в каком ты жила и где была счастлива.
— Я была счастлива?
— Как могло быть иначе? Ты такая красивая. Ты — из дворянского рода, а в те времена это было даже важнее красоты.
— Я не знаю… Почему меня убили? Я ничего не помню о своей жизни, кроме того, что это случилось…
— Я же рассказывал тебе. Скорее всего, ты Катерина из
— Я ничего не помню…
— Совсем ничего? Может, когда… ну… это происходит… то память стирается, но вместо старой памяти должна возникнуть новая, верно? Ты же помнишь себя такой, какая ты сейчас? Помнишь, как пришла сюда впервые…
— Да, конечно. Я услышала зов и не могла не прийти. Голос призывал туда, где меня убили. Я пришла, но вместо коридоров и дверей, и окон, и лестниц оказались поле, и лес, и небо, я ужасно боялась неба, думала, это такой высокий потолок…
— Погоди, Кэтти… Ты ожидала, что будут коридоры… Значит, ты помнишь, что они у тебя были: коридоры, окна, двери, лестницы, и, если ты это помнишь…
— Нет, дорогой. Думаешь, что, вспомнив коридоры, я вспомню остальное? Мою жизнь, родителей? Нет, не так. Эта память… я сама плохо понимаю… все ускользает, уплывает во тьму, едва я начинаю думать об этом… не память… какое-то желание… оказаться там, где… я не знаю, Джош… Боже, какая я глупая…
— Не плачь, Кэтти, ты слишком много плачешь…
— Мне так плохо…
— Перестань, пожалуйста, ты сама говорила, что со мной тебе хорошо…
— Да, потому что ты заставляешь меня забыть!
— Забыть — что? Ты же говоришь, что ничего не помнишь! Что ты забываешь рядом со мной, если…
— Я забываю не о своем прошлом, Джош, а о том, что…
— Что? О чем ты забываешь, Кэтти?
— Не помню… Я же говорю — забываю… С тобой мне становится хорошо.
— Мне с тобой — тоже, Кэтти.
— И если бы не это черное небо над головой. Оно удручает меня. Оно… Мне хочется плакать, и я ничего не могу с собой поделать.
— Пойдем ко мне домой, Кэтти. Пока построят замок, ты можешь приходить ко мне…
— Не могу, зачем ты предлагаешь то, что невозможно?
— Но почему? Почему?
— Джош, я тебе объясняла…
— Ничего ты не объяснила, Кэтти! Ты говорила «нет», и на все мои просьбы был только этот ответ, который…
— Но только такой ответ и возможен, поверь мне.
— Почему?
— Не спрашивай, я не знаю.
— Где ты проводишь дни?
— Дни? Я… Я ухожу под утро, потому что… Так надо, Джош. И вечером я…
— Да-да, но где ты днем? Это ты должна помнить,
— Помнить… Должна, да. Ты прав, но почему ты меня мучаешь? Мне с тобой хорошо даже здесь, под этим ужасным огромным небом, я почти перестаю… а ты задаешь вопросы…
— На которые ты не хочешь ответить!
— Господи! Ты ревнуешь? Ты думаешь, что днем я с кем-то…
— Да! То есть я так не думаю, это просто смешно так думать, но ведь днем с тобой происходит что-то такое, о чем ты не хочешь говорить, неужели ты не понимаешь, как важно мне знать…
— Зачем? Я хочу тебе рассказать, Джош, правда, я, конечно, прекрасно помню, что делаю, когда здесь день и светит солнце, но…
— Что?
— Не знаю… Я хочу рассказать, но… не умею… я… вот сейчас… открываю рот, чтобы сказать, как я… и не могу произнести ни слова…
— Может, это гипноз?
— Гипноз?
— Тебе знакомо это слово? Или ты забыла слова, чье значение тебе знать не положено?
— Я не знаю, что такое гипноз, Джош. Это слово… Оно страшное.
— Не плачь, Кэтти, ты опять плачешь. Перестань, пожалуйста, я больше не буду тебя ни о чем спрашивать. Если ты не хочешь говорить, вспоминать…
— Хочу! Если бы ты знал, как я хочу этого!
— Да-да, верю. Ты хочешь. Давай поговорим о другом.
— О другом? Давай.
— Сэм обещал, что твой замок будет готов раньше, чем наступят холода. И прежде, чем окончательно ляжет снег, ты сможешь…
— Мне не холодно, Джош. Но я должна…
— В замке ты будешь чувствовать себя лучше, верно?
— О! Не то слово, Джош! В замке… Ты понимаешь… Я обязана приходить туда, где нашла свою смерть!
— Разве так приятно вспоминать об этом?
— Это не воспоминание, Джош, это… совсем другое. Связь, понимаешь? Долг. Пуповина. Да, именно пуповина. Два мира связаны. Мир до и мир после. Что у них общего? Только граница, Джош. Умирая в одном мире, рождаешься в другом…
— И ничего не помнишь ни о том мире, ни об этом…
— Что ты сказал?
— Ничего…
— Умирая здесь, рождаешься… тоже здесь, но иначе. И это «здесь» становится границей, понимаешь? Только приходя сюда, ощущаешь себя…
— Кем? Человеком? Призраком? Женщиной? Ты ощущаешь свое тело? Чувствуешь, как у тебя бьется сердце? Или оно не бьется? Ты дышишь или тебе не нужен воздух? Ты можешь любить, значит, чувства у тебя остались, настоящие человеческие чувства, то, что ощущает женщина, когда видит мужчину?
— Столько вопросов…
— Господи, Кэтти, я спрашиваю тебя об этом каждую ночь, и ты еще ни разу…
— Зачем нам говорить об этом, почему мы не говорим о главном?
— Я люблю тебя, Кэтти, это ты хочешь услышать?