Что там, за дверью?

Амнуэль Павел Рафаэлович

— Послушайте… — собственный голос показался Мейсону грубым, слишком земным и нарушающим гармонию ночи. — Послушайте, вы действительно привидение?

Более глупого вопроса придумать он, конечно, не мог и потому рассердился сам на себя. Если фигура сейчас растает, он даже не сможет никому доказать, что…

— Конечно, — сказал призрак. — Вы лучше объясните мне, сэр, почему я здесь, ведь должен быть замок, я точно знаю, что должен быть.

— Ну да, — согласился Мейсон, вспомнив утверждение Джессики. — Должен.

И задал вопрос не менее глупый, чем предыдущий:

— А какой замок?

— Замок, — повторил призрак. — Замок. Такой…

И больше ничего Мейсон не

смог добиться от своей собеседницы. Чем пристальнее он вглядывался, тем больше убеждался в том, что перед ним красавица, какие редко встречаются даже среди живых. Странным образом белесая полупрозрачная фигурка приобретала все более четкие очертания, на лице проявлялись, будто на фотографии, черты, которые он не мог различить с первого взгляда, — точеный носик, пухлые губы, будто специально созданные для поцелуев, маленькие уши, обрамленные не такими уж короткими, как ему сначала показалось, волосами. Сравнения, приходившие Мейсону в голову, были, конечно, невероятно банальны, но других он не смог бы придумать при всем своем желании, поскольку хотя и был сметлив, а по собственному мнению, так и вовсе умен, но школу в свое время окончил с очень посредственными показателями и удручал учителя Гарстона своим решительным нежеланием прочитать хотя бы одну строчку из того множества книг, какие предлагались для внеклассного чтения по классической британской литературе.

Девушка-призрак была безумно красива. Жаль только, что красоту ее приходилось разглядывать в серо-белом варианте, да еще игнорировать просвечивавшие сквозь платье отдаленные контуры деревьев и тусклые огни Ингберчуэрда.

— Как вас зовут? — спросил Мейсон, отчаявшись узнать что-нибудь о том, чей это замок должен был, по мнению призрака, находиться на этом поле.

— Кэйтлин, — подумав, сказала она и добавила: — Кажется. Я не уверена. То есть я хочу, чтобы вы меня так называли. Можно — Кэт. Мне нравится это имя.

— На самом деле, — сделал логическое заключение Мейсон, — вас зовут иначе?

— Меня зовут кто как хочет, — грустно сказала Кэйтлин. — А как хочу я, никому не интересно.

— Ага, — понимающе кивнул Мейсон, хотя ровным счетом ничего не понял. Следующий вопрос, который он задал, свидетельствовал о его полном невежестве в области британского призраковедения, насчитывавшего почти тысячу лет сложной и запутанной истории.

— А где вы бываете… э-э… днем, когда светит солнце? — спросил он.

Кэтти (только так он теперь называл девушку-призрака в своих мыслях) то ли не расслышала вопроса, то ли нашла его слишком интимным для первого знакомства — во всяком случае отвечать она не стала, но спросила в свою очередь:

— Как ваше имя, добрый человек?

Мейсона первый раз в его жизни назвали добрым, и он мгновенно растаял до такой степени, что не только назвал себя, но и сделал девушке предложение, которое никак нельзя было назвать умным. Впоследствии он так и не смог вспомнить, какая именно мысль пришла в тот момент ему в голову, и была ли какая-то мысль вообще, или слова его возникли столь же импульсивно, как предложение выйти за него замуж, которое Мейсон сделал Оливии четырнадцать лет назад ровно через пять минут после их случайного знакомства в супермаркете «Дешевые покупки».

— Джошуа мое имя, — представился он. — Можно — Джош, так меня все зовут, и Оливия, и Джессика. Оливия — моя жена, а Джессика — дочь, ей тринадцать. Если вам тут холодно без замка… Кэтти… то это не такая уж проблема. Небольшой замок я могу здесь построить. Сколько у вас было этажей? Два? Обычно бывает два, я видел на фото…

Не надо было говорить об Оливии и Джессике, подумал он, когда слова уже были произнесены. Может, ей

неприятно услышать о том, что он женат и даже является отцом семейства? И про замок вырвалось совершенно случайно. С другой стороны, почему нет? Не настоящий, конечно, не такой, как на картинках — с крепостными стенами, подъемным мостом и рвом для тухлой воды. Но маленький, как современный коттедж, ну да, это коттедж и будет, просто оформить внешне под старинный замок, понаставить башенок, он давно подумывал о том, чтобы построить на краю поля новый гараж для сельскохозяйственной техники, ну так техника стояла два года под открытым небом и еще какое-то время постоит, хватит и навеса, а вот коттедж в виде замка — такого еще ни у кого во всем графстве…

— Два, — сказала Кэтти и подошла к Мейсону так близко, что ему даже руки не нужно было протягивать, чтобы прикоснуться к ее холодной щеке, на которой он с удивлением увидел две блестящие слезинки, будто огромные капли дождя на оконном запотевшем стекле. — Два этажа, но я не помню… не знаю… почему два, а не один.

— Наверно, вы были дворянской дочкой и вас… э-э… — слова «убил» и «любовник» Мейсон не мог заставить себя произнести и потому пробормотал что-то не совсем вразумительное, надеясь, что Кэтти сама поймет и скажет: «Ну что вы, какой любовник, мне было всего семнадцать, и убил меня грабитель, проникший в нашу цитадель. Я оказала ему жестокое сопротивление, и он пронзил меня кинжалом в самое сердце»…

Ничего подобного Кэтти, однако, не произнесла, и сколько Мейсон ни вглядывался, он не увидел на платье призрака никаких следов удара кинжалом, платье — на груди (очень даже ничего грудь, мелькнула мысль) и в других местах — было совершенно целым, может, девушка получила удар в спину, ну да, наверно, так и было, надо бы попросить ее повернуться…

— Я не знаю, кем был мой отец, а свою мать я не помню, — сказала Кэтти. — Но жили мы так хорошо, что…

— Могу себе представить, — с энтузиазмом воскликнул Мейсон и непроизвольным жестом смахнул слезинку со щеки Кэтти. Лучше бы он этого не делал. Ладонь его погрузилась в вязкую, холодную среду, чуть более плотную, чем воздух, он отдернул руку, но еще секунду-другую в щеке девушки видна была вмятина на том месте, которого он так грубо коснулся своими материальными пальцами. С ощущением опять нахлынувшего ужаса Мейсон смотрел, как лицо, обезображенное его прикосновением, опять округляется, а вмятина будто зарастает свежим мясом и кожей.

— Не надо, — с испугом произнесла Кэтти и отступила на шаг. — Теперь мне придется… вы не должны… Может, когда-нибудь… Должно возникнуть единение… как это называется… не знаю…

Она отступала и отступала, голос ее становился тише и тише, Мейсон стоял столбом и не мог решить: то ли последовать за девушкой, то ли остаться на месте. Но больше всего он был смущен ее словами «может, когда-нибудь»… Значит, не так все безнадежно? Значит, может случиться, что призрак обретет плоть и кровь и станет самой красивой девушкой на свете? Живой девушкой из прошлого? Кто сказал, что призраки никогда не возвращаются в мир живых? Наверно, это уже много раз происходило? Значит, произойдет еще. Он так хочет.

Слова Кэтти можно было, конечно, интерпретировать иначе — единение, о котором она упомянула, могло возникнуть тогда, когда Мейсон отправится в мир мертвых, но эта идея ему в голову не пришла, да и не могла прийти, разве он был себе враг, разве он мог в тот момент подумать, что когда-нибудь умрет и лишь там, за порогом смерти, встретится с…

Чепуха.

Впрочем, мысль об Оливии и Джессике почему-то тоже не пришла ему в голову, хотя он сам несколько минут назад сообщил Кэтти об их существовании.