Что-то блестящее

Хендерсон Зенна

Я лежала в темноте и чувствовала, как прядка ее волос щекотала мне руку, лежавшую на подушке. Может быть, она сумасшедшая? Холодок ужаса пробежал у меня по спине. Я осторожно высвободила руку. Как можно найти путь откуда-нибудь или куда-нибудь под кроватью? Скорей бы уж мистер Кливити вернулся, и не нужно мне ни денег, ни яиц.

Где-то среди ночи я вдруг выплыла из сна в явь, не зная, что разбудило меня, но чувствуя, что миссис Кливити тоже не спит.

– Анна.
– Ее тихий голос был словно соткан из света и серебра.
– Анна...

–

Гм-м-м...
– пробормотала я спросонок.

– Анна, тебе приходилось когда-нибудь бывать далеко от дома?

Я повернулась к ней, пытаясь разглядеть в темноте, действительно ли это миссис Кливити. Голос у нее был такой не похожий на прежний...

– Да. Однажды я поехала на неделю к тетушке Кэт.

– Анна...
– Не знаю, слышала ли она мой ответ; ее голос почти пел.
– Анна, была ли ты когда-нибудь в темнице?

– Нет! Конечно, нет!
– Я возмущенно отодвинулась.
– Нужно быть очень плохой, чтобы попасть в тюрьму.

– О нет! Нет!
– вздохнула она.
– Не тюрьма, Анна. Темница - темница... Груз плоти... узы...

– Ax!
– сказала я, проводя рукой по глазам. Она взывала к чему-то, что таилось глубоко во мне и к чему никто никогда не обращался, для чего у меня не было слов.
– Это так, словно ветер гонит облака, и луна проглядывает сквозь них, и трава шепчется у дороги, и деревья рвутся на своих стволах, будто воздушные шарики, и Звезда выходит и говорит "Приди", а Земля говорит "Останься", и что-то в вас пытается уйти, и это больно...
– Я ощущала хрупкую округлость ребер под прижатой к ним рукой.
– Это больно...

– О Анна, Анна!
– Мягкий серебристый голос прервался.
– И ты так чувствуешь, а ведь ты принадлежишь к Этому миру. Мы никогда, никогда...

Голос умолк, и миссис Кливити повернулась на другой бок. Когда она заговорила снова, голос у нее был хриплый, словно затянутый такой же тусклой пленкой, как и ее глаза:

– Ты проснулась, Анна? Спи, дитя мое. Утро еще далеко.

Я слышала ее тяжелое дыхание, когда она уснула. Наконец, и я уснула, стараясь представить себе, как выглядела бы миссис Кливити, будь она похожа на серебристый голос в темноте.

Наутро я смаковала яичницу, и мысли мои бродили взад-вперед, подчиняясь ритму челюстей. Какой странный сон мне приснился - будто я говорила с кем-то, у кого был серебристый голос. Говорила об ощущениях, вызываемых бегущими облаками и луной в ветреную ночь. Но то был не сон! Я замерла, приподняв вилку. По крайней мере, не мой сон. Но как это узнать? Если вы приснились кому-нибудь, может ли этот сон быть действительностью для вас?

– Разве яйцо невкусное?
– Миссис Кливити внимательно смотрела на меня.

– Нет, нет!
– Я попыталась проглотить нацепленный на вилку кусочек.
– Миссис Кливити...

– Да?
– Голос у нее был тусклый, слова тяжело скатывались с языка.

– Почему вы спросили меня насчет темницы?

– Темницы?
– Она медленно замигала.
– Я спрашивала тебя

насчет темницы?

– Кто-то спрашивал... мне показалось...
– забормотала я, снова робея.

– Это приснилось.
– Миссис Кливити положила вилку и нож на свою тарелку.
– Это тебе только приснилось.

Я не была уверена, стоит ли идти к миссис Кливити вечером: в тот вечер должен был вернуться ее муж. Но миссис Кливити встретила меня приветливо.

– Не знаю, когда он приедет, - сказала она.
– Возможно, только утром. Если он вернется рано, ты сможешь уйти ночевать домой, а свои десять центов все равно получишь.

– О нет, - возразила я, твердо помня наставления ма.
– Я не могу взять деньги, если не буду здесь ночевать.

– В подарок, - пояснила миссис Кливити.

Мы продолжали сидеть друг против друга до тех пор, пока молчание между нами не стало невыносимым.

– Раньше, - сказала я, хватаясь за волшебное слово, которым мы побуждали ма к рассказам, - раньше, когда вы были маленькой...

– Когда я была маленькой...
– Миссис Кливити машинально потирала колени.
– Другое Когда. Другое Где.

– В прежние времена, - настаивала я, - тогда все было по-другому?

– Да.

Я уселась поудобнее, узнав тон, свойственный воспоминаниям.

– Когда вы молоды, вы совершаете всякие безумства.
– Она тяжело навалилась на стол.
– Делаете то, чего не должны делать. Когда вы молоды, вы идете на риск.
– Я вздрогнула, когда она вдруг перегнулась через стол и схватила меня за руки.
– Но я ведь молода! Три года - не вечность... Я молода!

Я высвободила одну руку и пыталась оторвать ее стальные пальцы от другой.

– О!
– Она отпустила меня.
– Прости. Я не хотела сделать тебе больно.

Она села на место и поправила спутанную кудель волос.

– Послушай, - заговорила она, и ее голос зазвенел серебром.
– Под всей этой... под этим грузом прежняя я... Мне казалось, я смогу привыкнуть ко всему, разве могла я подумать, что они всунут меня в такое...
– Она дернула обвисшее платье.
– Не в платье!
– вскричала она.
– Платье можно снять. Но вот это...
– Ее пальцы впились в рыхлое плечо с такой силой, что плоть выдавилась бугорками между ними. Вот это... Если бы я знала что-нибудь о настройке, - продолжала она, - может статься, мне и удалось бы их отыскать. Быть может, я смогла бы их вызвать. Быть может...

Плечи у нее поникли, веки тяжело опустились на потухшие глаза.

– Все это кажется тебе бессмыслицей, - медленно произнесла она прежним хриплым голосом.
– Тебе я показалась бы старой даже Там. Тогда нам представлялось, что это лучший способ провести отпуск да еще и помочь в исследованиях. Но мы очутились в ловушке.

Она начала считать по пальцам, бормоча про себя:

– Три года Там, но здесь... трижды восемь...
– Она чертила по столу толстым указательным пальцем, низко наклоняясь к старой, вытертой клеенке.