Что-то не так
Шрифт:
– Да, сэр. Однако самый ценный был ваш – продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.
– Вам хватило ума это сделать?
– На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.
Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.
– Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?
– Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.
– Деньги и впрямь получит тот, кто последним
– Да. Они ждут.
– Около миллиона?
– Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…
– Двенадцати.
– Одиннадцати! Я – бездетный холостяк. Дж.Дж. и десять гостей -всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.
– Кеггс говорит, остались двое.
– Вот как? Я не следил. Кто второй?
– Еще не знаю.
– А когда узнаете?
– Устраню его.
– В каком смысле?
– Кеггс говорит, он хочет жениться, но не может, денег нет. Я подброшу ему самую малость…
– … и подтолкнете в пропасть. Вижу, к чему вы клоните. Опоить чужую лошадь. Подленькая мысль. Кто ее предложил?
– Кеггс.
– Вот как? Возможно, вы этого не видите, Кеггс, но я за вас краснею. Между нами, вы превращаете чисто спортивное состязание в надувательство самого мерзкого свойства. А как насчет мзды? Полагаю, Кеггс ждет от своей проделки каких-то выгод. Сколько вы ему дадите?
Роско задумался.
– Пятьдесят фунтов.
Кеггс, гладивший котелок, вздрогнул так, будто тот его укусил.
– Пятьдесят, сэр?
– А что?
– Я ждал гораздо больше, сэр.
– Но не дождетесь, – сказал Роско.
Они помолчали. Было видно, что Кеггс ранен в самое сердце. Дворецкие не проявляют чувств, но экс-дворецкий проявил их. Однако буря вскоре улеглась, и полное лицо успокоилось.
– Очень хорошо, сэр, – сказал он, доказывая, что он из тех, кто способен, по слову мистера Киплинга, быть твердыми в удаче и в несчастье, которым, в сущности, цена одна.
– Ладно, – сказал Мортимер Байлисс. – Значит, можно продолжать. Кто этот загадочный незнакомец?
– Некий Твайн, сэр.
– Твайн? – Роско обернулся к Байлиссу. – Я не помню, чтоб у отца был такой друг. А вы?
Мортимер Байлисс пожал плечами.
– Мне что, нечего больше помнить? Вы считаете, что мерзкие знакомцы покойного Дж.Дж. – драгоценные перлы, и я каждый день любовно перебираю их в памяти? Расскажите нам про Твайна, Кеггс.
– Он скульптор, сэр. Живет рядом со мной, в соседнем доме.
– Странное совпадение.
– Да, сэр. Я часто говорю, что мир тесен.
– С кем же он помолвлен?
– С мисс Бенедик, племянницей лорда Аффенхема, которому я одно время служил. Молодая леди и его милость проживают в Лесном Замке.
– Э?
– В
– И там же ваяет?
– Да, сэр.
– Но без особого успеха?
– Да, сэр. Я бы сказал, что мистер Твайн находится в финансовой яме. Это и препятствует ему соединиться с молодой леди.
– Бедность – банановая кожура на дороге любви.
– Именно так, сэр.
– И вы предлагаете, чтобы мистер Бэньян исправил это положение?
– Да, сэр. Если мистер Бэньян даст мистеру Твайну двадцать тысяч фунтов, тот женится немедленно.
Роско сотрясся от носа до кормы, глаза его просто вылезли.
– Вы что, рехнулись? – выговорил он. – Двадцать тысяч фунтов?
– Насадишь мелкую рыбешку – вытащишь кита, – сказал Мортимер Байлисс. – Не жмитесь по мелочам, другими словами – кто не вложит, тот не получит.
Роско лихорадочно провел рукой по волосам. Он понимал, что избитые истины верны, но не хотел с ними мириться.
– Не могу ж я прийти и сунуть ему деньги!
– Да, верно. Что вы посоветуете, Кеггс?
– Думаю, это просто, сэр. В саду Мирной Гавани стоит статуя мистера Твайна. Можно предположить, что день или два назад, мистер Бэньян, зайдя к дворецкому своего покойного батюшки, случайно взглянул за ограду…
– Увидел шедевр и поразился? Конечно. Вы правы. Поняли, Роско? «Боже! – вскричали вы. – Неведомый гений!» И – к нему, с чековой книжкой.
– Чтобы отвалить двадцать тысяч фунтов? Он подумает, что я рехнулся.
– Как вы справитесь с этим, Кеггс?
– Легко, сэр. Недавно я читал автобиографию известного драматурга, который вспоминает, как к нему, в начале творческого пути, обратился финансист и предложил выплачивать ежегодно твердую сумму в обмен на треть будущих доходов.
– Он согласился?
– Нет, сэр, но я уверен, что мистер Твайн примет аналогичное предложение.
– Конечно, примет! Двадцать тысяч наличными! Вы не прогадаете, Роско. Он пошлет за портным, снимать мерку для свадебных брюк, через пять минут после того, как получит деньги по чеку. Знаете, что? Я возьму все на себя. Оставайтесь на заднем плане этаким таинственным благодетелем. Как его номер, Кеггс? Пойду, позвоню.
Мортимер Байлисс отправился звонить. Несколько минут Роско тупо глядел в пространство, а Кеггс поглаживал котелок. Его пробная ремарка об удивительной погоде отклика не нашла. Роско не был расположен к обмену мнениями.
– Я с ним поговорил, – сказал Мортимер Байлисс. – Надо сказать, мне было приятно, как он воспринял мое имя. «Неужели тот самый?» – выговорил он. «Собственной персоной», – отвечал я, мило краснея. Потом я сообщил, что вы видели статую и просите меня дать профессиональный отзыв о других работах. Вероятно, дурны несказанно, а, Кеггс?