Что-то с памятью его стало...
Шрифт:
Жуков приводит также сообщение военного атташе в Берлине от 14 марта, в котором указывался срок германского нападения: между 15 мая и 15 июня.
Второе издание мемуаров Жукова оказалось более полным и более смешным. Вначале, как и в первом издании, автор перечисляет сообщения разведки, а затем начинает сам себя опровергать: «С первых послевоенных лет и по настоящее время кое-где в печати бытует версия о том, что накануне войны нам якобы был известен план „Барбаросса“, направление главных ударов, ширина фронта развертывания немецких войск, их количество и оснащенность. При этом ссылаются на известных советских разведчиков — Рихарда Зорге, а также многих других лиц из Швейцарии,
На странице 258 первого тома второго издания Жуков рассказывает то же, что и в первом издании:
«Ф. И. Голиков представил руководству доклад, содержавший сведения исключительной важности… В этом документе излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз» (далее см. по тексту выше). А на следующей, 259-й странице «со всей ответственностью» заявляет, что направление главных ударов не было известно ни разведке, ни Генеральному штабу, ни наркому обороны, ни советскому правительству.
Более того, оказалось, что Жукову, маршалу Советского Союза, заместителю Верховного главнокомандующего, первому заместителю народного комиссара обороны, члену Ставки ВГК, на войне ужасно хотелось найти никому тогда не известного Брежнева и посоветоваться с ним. Товарищ Брежнев за всю жизнь не провел ни одного боя. Его задача была — утверждать отчеты о политико-моральном состоянии войск. Вот с ним-то Жуков и хотел советоваться.
История о том, как полковник Брежнев попал в мемуары Жукова, имеет разные версии. Вначале редактор более десятка изданий книги Жукова Анна Миркина излагала все это так: рукопись якобы никак не пропускали в печать, «наконец дали понять, что Л. И. Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу ни на одном из фронтов не встречались. Как быть? И тогда написали, что, находясь в 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с начальником политотдела армии Л. И. Брежневым, но, к сожалению, его на месте не оказалось. „Он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелые бои“. „Умный поймет“, — сказал с горькой усмешкой автор. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях „Воспоминаний и размышлений“, с первого по шестое включительно. Только в юбилейном, седьмом, издании она была опущена» («Огонек». 1988. № 18. С. 19).
«Выдумки» Миркиной опроверг Вадим Комолов, начальник авторского коллектива воспоминаний Жукова: «В мемуарах в таком же контексте упомянут не один Брежнев. Речь идет и о А. Н. Косыгине, Н. С. Патоличеве, Н. С. Хрущеве. Мне доподлинно известно, что когда Косыгин прочитал о себе в книге, он не поверил, что Жуков так тепло о нем отозвался, и попросил оригинал. И когда убедился в подлинности руки Георгия Константиновича, успокоился и был удовлетворен» («Красная звезда», 12 января 1989 г.).
Во время войны Алексей Николаевич Косыгин был аппаратчиком высокого ранга. Но таких были сотни. А вот в момент, когда авторская группа лепила нетленное творение Жукова, Косыгин поднялся высоко — он был главой правительства, вторым после Брежнева человеком в СССР.
С 1941 по 1946 год Николай Семенович Патоличев был первым секретарем Челябинского обкома ВКП(б). Вот что о нем
Пути Жукова и Патоличева на войне никогда не пересекались. Уж слишком глубоко в тылу сидел товарищ Патоличев. Но в момент написания мемуаров он был министром внешней торговли СССР.
29 июля 1941 года Жуков был снят с должности начальника Генерального штаба и отправлен командовать войсками Резервного фронта. А в сентябре Сталин вызвал Жукова в Кремль. В первом издании «Воспоминаний и размышлений» это описано так: «8 сентября я был вызван к И. В. Сталину. Поздно вечером вошел в приемную. Мне передали, что И. В. Сталин ждет меня в кремлевской квартире…» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 310).
Но с 30 августа по 8 сентября Резервный фронт под водительством Жукова безуспешно пытался окружить группировку германских войск в районе Ельни. Операция сорвалась. Никакого окружения не получилось. Были зря пролиты цистерны солдатской крови. Финал операции для Резервного фронта был печальным. И Жуков объявил, что якобы 8 сентября его вызвал Сталин и приказал принять под командование Ленинградский фронт. Если верить первому изданию мемуаров Жукова, то 9 сентября он уже прилетел в Ленинград…
Неудобство было в том, что в момент, когда появилось первое издание мемуаров, свидетелей событий еще было много. И посыпались письма: неужто в момент, когда Резервный фронт попал в беду, командующий фронтом генерал армии Жуков, бросив войска, рванул в Москву, а оттуда — в Ленинград? Резервный фронт оказался на грани разгрома по вине своего командующего.
Второе издание было дополнено рассказом о «молодом, недостаточно опытном командире дивизии», который ни по имени, ни даже по званию не назван. Номер дивизии тоже не назван, потому не представляется возможным этого неопытного вычислить. Но во всем виноват именно он, некто без имени и звания. «Этой ошибкой немедленно воспользовался противник. Танковой контратакой он смял боевые порядки дивизии… Сейчас трудно сказать, какая сторона имела больше потерь. Контратака гитлеровцев была отбита, но и нам пришлось на этом участке остановить наступление. Такова была расплата за необдуманные действия командира этой дивизии. Почти до самого вечера 9 сентября пришлось мне вместе с командиром находиться на его наблюдательном пункте, исправляя допущенную оплошность. Днем неожиданно пришла телефонограмма Б. М. Шапошникова: к 20 часам того же дня меня вызывал в Ставку Верховный» (Воспоминания и размышления. М., 1975. Т. 1. С. 376).
В первом издании Жуков 9 сентября уже оборонял Ленинград, а во втором издании он в этот день в районе Ельни исправлял глупейшие ошибки неизвестного командира неопределенной дивизии. В первом издании (с. 306) Жуков признал, что «завершить окружение противника и взять в плен ельнинскую группировку нам не удалось». Во втором издании он был вынужден вспомнить и о потерях. Правда, ему «трудно сказать, какая сторона имела больше потерь».
Повторяю: я ставлю в вину Жукову только первое издание — Москва, АПН, 1969 год. За все, что было вписано в «более правдивые варианты» после смерти Жукова, несут ответственность его многочисленные соавторы.