Что-то… (сборник)
Шрифт:
«А что случилось? – удивлённо-встревоженно спросил Борис. – Она же, вроде, не такая уж и старая была».
«Пятьдесят семь лет всего, – вздохнула Галина Петровна. – Рак по-женски».
Это было сказано с выражением некоторой обречённости. Что ни говори, а знание о близости ядерного реактора, находящегося в институте, постоянно довлело над жителями городка, не смотря на все уверение о безопасности. Все мы люди разумные, так что… радиация – она и есть радиация.
Борис немного припечалился. Библиотекарша было симпатичной, очень милой женщиной, которая всегда хорошо к нему относилась, потому что он довольно много читал. Вопреки распространенному представлению о библиотекаршах, как о худышках со всегда
«А кто теперь заведует библиотекой, – спросил Борис, – тётя Зоя?».
«Нет, она отказалась. Да ей до пенсии полтора года осталось. Приехал какой-то пожилой мужчина. Говорят, откуда-то с дальнего востока. Ещё месяца не прошло, так что о нём никто ничего не знает. Вроде бы, в библиотеке пока всё по-прежнему. У Надежды Фёдоровны там всё было в порядке, ты знаешь, так что не думаю, что ему нужно будет что-то менять. Хотя, „новая метла“… и всё такое».
«Будем надеяться, что он не „выметет“ что не следует. Наша библиотечка иной городской фору даст». – Борис встал из-за стола, поблагодарил мать за ужин и пошёл в свою комнату.
Комната Бориса была угловой, и поэтому с самого детства воспринималась им как в некоторой степени «особенная» комната. Эту особенность ей придавало, скорее всего, то впечатление, которое производило на его детскую фантазию знание того, что за вот этой сплошной стеной находится ни другая комната, а уже открытое пространство улицы. Кстати, по этой самой причине в зимнее время стена была довольно холодная, отчего в комнате было не очень уютно, а угол обычно промерзал до синюшности. Но это была его личная комната, и ему не очень нравилось, когда мать жаловалась знакомым или родственникам на эти недостатки. Тогда ему виделось, или слышалось, в её словах что-то уничижительное по отношению к нему самому: мол, приходится жить бедолаге в таких вот условиях; а куда деваться? Но он не чувствовал себя бедолагой. Это была его собственная комната. И это было здорово.
Правда, когда он подрос, у него возник несколько недоуменный вопрос: почему проектировщикам этого дома не пришло в голову сделать торцевую стену с окнами. Ведь в областном центре полно таких домов. Он видел, когда они с мамой ездили в цирк. Да и второй стояк центрального отопления не помешал бы. Или, по «социалистическим стандартам», спальня с двумя окнами и батареями считалась ненужным излишеством? Сие неизвестно.
Теперь Борис бывал зимой дома не много – только на каникулах – и за своим письменным столом, стоящим у холодной стены рядом с шифоньером, сидел редко. Это во времена школьных домашних заданий веющая от стены прохлада не давала ему раскиснуть в вечерней лености. И даже подгоняла его побыстрее «расквитаться» с заданным (значки № и & в дневнике олицетворяли для него что-то, налагающее обязательства) и «быть свободным», хотя бы по ощущению. Своего рода стимуляция, кстати.
Но теперь, тёплым летом, в комнате с окном на северо-восток было приятно прохладно, и поэтому чертовски уютно. Вот уж воистину – человеческое представление об уюте прямо противоположно природно-погодным условиям. Что это –
Расслабленно растянувшись на старом диванчике, который перекочевал в его спальню после долгожданной покупки новой мягкой мебели (это тогда, когда ему было тринадцать, она была новой), Борис некоторое время безмысленно смотрел на чуть шевелимые ветерком ветви растущей за окном рябины. Ему очень нравилась рябина, но только вот так, за окном. Особенно весной, когда она цвела, и осенью, когда густо-красные листья оттеняли комнату, будто вышёптывая в её атмосферу эхо летнего тепла. К сожалению, красные гроздья на фоне первого снега оставались нетронутыми совсем не долго; «запасливые» люди старательно обрывали практически всё (хоть бы птичкам на зиму что оставили, так нет) и… и тогда мама варила рябиновое варенье. Как же он ненавидел этот запах! И что вкусного в нём находят люди?! А воробушки зимой голодают! Да! У рябины есть что-то общее с павлином – только любоваться, и ничего больше.
Отведя взгляд от окна, Борис посмотрел в угол у самого потолка и с некоторым удивлением заметил, что, похоже, угол промёрз настолько, что даже сейчас, в конце Июня, сохранял противный цвет несвежего синяка. Кажется, пропал угол.
Вздутия на углах домов продолжали увеличиваться, приумножая степень собственной искажённости. Глубокие трещины в бетоне стали напоминать перекошено разинутые пасти неведомых чудовищ, которые, будто, пытаются высвободиться из плена бетонных стен. Если бы кто-нибудь заснял это специальной камерой для покадровой съёмки в течении некоторого времен, то при воспроизведении это, наверное, напоминало бы гротескную пародию на роды… чего-то. Но все эти процессы по-прежнему оставались незамеченными.
В свои двадцать шесть лет Марина была ладно сложенной женщиной с миловидным лицом, ничего не говорящем о её возрасте, что прибавляло ей привлекательности. При невысоком, по современным меркам, росте у неё было такое замечательное сложение, что всякие там 90—60—90 могут «отдыхать». Конечно, её параметры, примерно 102—74—106, звучали не ахти как, но как же это смотрелось! В конце концов, красота – понятие эстетическое, а отнюдь не метрическое. Так что все эти педерастийные, по сути, стандарты не имеют никакого значения в реальной жизни. Хвала богам.
Марина была медсестрой. После окончания медицинского училища она вернулась в Горск-9 и устроилась работать в единственную в городке больницу. Она, наверное, сама не могла бы сказать, было ли это её призванием, или просто так «решилось», когда пришлось выбирать, чем заниматься в жизни. Но, как бы то ни было, медсестрой она была замечательной и любимой почти всеми.
Почти, потому что в самом начале работы в больнице она «не дала», как говорится, хирургу – самоуверенному бородачу, который, по слухам, был заядлым «гинекологом-любителем». А она ему отказала. Категорически. С тех пор между ними постоянно ощущалась некоторая натянутость. Впрочем, Марину это не особо волновало. Как бы то ни было, они оба были хорошими профессионалами в своём деле, и их отношения друг к другу не должны были влиять, и не влияли, на их, иногда совместную, работу.
Что касается личной жизни – то она… когда-то была. И любовь, и даже несколько месяцев семейной жизни (без ЗАГСа, но семья образуется, в первую очередь, фактически и практически, а не формально и нотариально). С Сашкой было неплохо, но… недолго. И не понятно – то ли мужикам действительно постоянно чего-то не хватает, то ли когда в их жизни появляется, пусть временно, но «единственная», вместе с этим приходит что-то «лишнее», что они не могут переварить. А может, они оба просто облажались – им показалось: «вот оно», а на самом деле – им просто «показалось».