Что-то… (сборник)
Шрифт:
Это была растерзанная девочка лет двенадцати и толстый тип, слизывающий её кровь со своих сарделькообразных пальцев. Это зрелище сорвало все его человеческие «предохранители», и он совершил своё первое убийство. Он буквально вырвал голыми руками жизнь этого ублюдка вместе с горлом. Он и не представлял, что может так легко оборвать чужую жизнь, ни почувствовав вообще ничего. В нём даже не шевельнулось чувство удовлетворения от свершённой справедливости.
А потом он просто шёл. Из города в город. Какие-то он проходил не задерживаясь, в других
Но он понимал, что даже если бы об этом было известно, это служило бы очень слабым утешением тем, кого он постоянно опаздывал спасти. Его преследовала мысль, что это наказание за его грешную страсть – знать о беде, но не иметь возможности её предотвратить. Он убил много изуверов, но самая малая доля виденных им жертв извращенцев сводила на нет возможную радость от справедливого мщения. Он устал опаздывать.
Но на этот раз он, кажется, не опоздал. Приближаясь к «суженому» месту, он услышал голоса – возмущённо-повышенный девичий и нагло-спокойный баритон. Самое начало. Он прибавил шаг, и влетел в закуток между строящимся домом и заброшенным гаражом, когда мужчина с наглой улыбкой прижимал к себе сопротивляющуюся девушку, задирая одной рукой подол её платья сзади. Почувствовав знакомый прилив гневной силы, не дав насильнику опомниться от неожиданности своего появления, он со всей силы ударил кистью руки в основание шеи справа.
Обычно это срабатывало, и практически лишённый возможности действовать основной рукой, человек терял большую часть защитных функций и становился удобным объектом для добивания. Он никогда не колебался в выборе способов добивания. Это не спорт, это – убийство.
Но этот противник оказался левшой. Он сильно оттолкнул девушку, так, что она упала, больно ударившись спиной об навал ломаных кирпичей, и выхватил нож из заднего кармана джинсов. Схватка была скоротечной. Насильник получил прямой удар в горло на миг позже того, как его нож вошёл в подреберье человека с обветренным лицом. Почувствовав даже не боль, а просто некий дискомфорт, он ещё яростней набросился на противника, и после короткой борьбы свернул ему шею.
На землю они упали практически одновременно. Оттолкнув от себя мёртвое тело, он завалился на спину и попытался вздохнуть. На его губах запузырилась кровь. Девушка подобралась к нему ползком и положила его голову на свои колени. Когда она присмотрелась к нему, на её лице проступило удивление.
«Вы же Миша, наш сосед по подъезду! А я Юля, с третьего этажа. Помните?».
Он попытался улыбнуться:
«Конечно, милая, конечно помню». – Он только её и помнил из всех многочисленных соседей.
«А мы думали, вы как-то погибли».
«Всё правильно, родная, я погиб. Покончил с
Её брови удивлённо приподнялись, а потом нахмурились, придав её лицу мило-серьёзное выражение. Она не обращала внимания, как его кровь стекает на её ноги, пропитывая край всё ещё задранного платья. А он неотрывно смотрел на Её повзрослевшее лицо, силясь не позволить своим глазам закрыться.
В конце концов, его зрение всё-таки начало мутиться, и Её лицо обрело прежние, детские черты. Наконец закрыв глаза, он затухающе подумал: «Надо же, умираю на руках любимой. Какой я счастливчик!»
Пустота…
ОСКОРБЛЕНИЕ
Чёрт бы подрал эти априорные знания! Они ему, Стасу Ганину, и на… не упали! Он бы радостно прожил без них. Прав был умудрённый хрен, сказавший: «Кто умножает знание – умножает скорбь». Особая подлость в том, что они сами, мать их, умножаются. А стало быть, и скорбь умножают. Реальное оскорбление, в буквальном значении слова – погружение во скорбь.
Единственная радость в жизни – жена Юлька да пятилетнее чудо Иришка. Вот, ради кого он готов на всё. Но погружаясь куда-либо, чертовски трудно не потянуть за собой близких. Вот это напряг, чтоб его так! Вот он и напрягается. В скорби.
«Идёт, бычок, качается, вздыхает…». Нормально он идёт, и не вздыхает. И «качается» он только в переносном смысле – в «качалке». И не бычок, а бычара. Поперёк себя шире. Шкаф. Скорее даже – шифоньер. Как говаривала бабушка: оглоблей не перешибёшь.
Зовут бычару – Геннадий Красинников, и он… Вот какого чёрта такое случается?! У нас же не древняя Греция, честное слово, чтобы такой атлет ещё и университетским отличником был! Единственное, над чем можно стебануться – это над тем, что, окончив с отличием самый крутой факультет, с фиг запоминающимся названием, работает он в фирмочке оптовой торговли бытовой техникой. Но над таким стебанешься, как же!
И работает он со Стасом. И Стас давно бы с горя опупел, постоянно находясь рядом с таким бычарой; с его-то метр семьдесят и субтильным до жалобности телосложением; он его даже по ай-кью не превосходил, что вообще – ни в какие ворота. Только вот не до этого Стасу было, с его постоянным оскорблением. Подумаешь, превосходит его кто-то, во всём! Да на… это всё он делает! У него другая печалька по жизни.
Была пятница – типа короткий день, но день был наоборот – «удленённый, поскольку у одной сотрудницы, Елены «не очень прекрасной», была «днюха». Тридцатник, юбилей, стало быть.
В самом большом офисе сдвинули и накрыли столы, заказали закусон с доставкой, расставили букеты цветов. Только полы лепестками не усыпали. Но это – пока.
Стас позвонил Юле и сказал, что задержится на «бухануть малость». Юля напомнила, что назавтра Иришке обещана прогулка в Парк Чудес, так что велела «не нажираться». Но Стасу и не хотелось нажираться. Смешно, но он стеснялся дочь. Да и радости особой он от опьянения не получал.