Что-то… (сборник)
Шрифт:
Она рассмеялась и игриво толкнула его обеими руками:
«Всё с тобой ясно, тихоня фальшивый!».
После того разговора она, однако, отнюдь не стала относиться к подобным выходкам терпимее или, тем более, снисходительно-разрешающе. Напротив, один особо наглый «приставала» получил от неё нехилую трёпку. Кстати, отбиваться от наглых приставаний её научил тот же «прикольный» дядя, которого она звала по имени, и никогда на «вы», потому что это у неё не получалось с самого детства. Подумаешь, разница в тринадцать лет!
Так вот, он ей объяснил, что общеизвестный «антимужской» приёмчик «вдарить промеж ног» не всегда может получиться
Он рекомендовал ей сначала предупредить нахала о том, что или он отстанет, или же ему будет плохо. Конечно, вряд ли это подействует, но зато после этого она заимеет полное право отделать его «под Хохлому». Что она и сделала с тем мерзавцем, который зажал её в одной из школьных подсобок и попытался залезть к ней в трусы. Казанова недоделанный! После этого её репутация «недотроги» стала абсолютной, что её вполне устраивало.
При этом нельзя сказать, что представители противоположного пола не интересовали её вообще. В их подъезде жил парень – правда, ему было уже за двадцать – и с ним у неё было связно что-то смутно-приятное; неконкретная тёплая эмоция, нечто, исходящее изнутри и вызывающее какие-то пугающе-приятные ощущения где-то… где-то «там». Её радовали не сами мимолётные встречи с ним – при этом она старательно оставалась просто соседкой по подъезду, – а воспоминания об этом, которые довольно долго сохранялись в её памяти как цветные фотографии.
Все знали, что он – «жуткий бабник», что «девок он поимел не мерено». Ну и что! Ведь он такой красавчик! Не удивительно, что с ним хотят… быть. Ей бы тоже хотелось… нет, не «этого». Вот бы просто обняться с ним и… ладно, поцеловаться. Чёрт! Ведь она ещё не разу не целовалась «по-настоящему». Говорят, это – приятно. Да и обнималась она только с родственниками. Ведь наверняка есть разница. Вот бы…. А иногда у неё возникал вопрос к самой себе – а могла бы она, если бы он захотел (а ведь наверняка…), позволить ему что-нибудь «такое»? Нет, не в смысле… а там… ну… чуть-чуть… нет, наверное, это – слишком… хотя.… Но она гнала это от себя, поскольку не сам вопрос, не самовольно вырывающейся ответ на него, её не устраивали.
Помывшаяся, лёжа в чистой постели, думая о «красавчике», она ощущала себя какой-то облегчённой и, кажется (? )… она не могла точно определить своё состояние. В конце концов, зная, что на спине её не уснуть, она повернулась набок, прижалась левой стороной лица к приятно пахнувшей чистотой наволочке, чуть подтянула ноги к животу, и погрузилась в вялый поток мыслей, которые постепенно переливались в смутные образы, переходящие в свою очередь в сон. И над всем этим доминировал, конечно, образ «красавчика». Жаль, что некому было видеть в это время, в темноте, её личико, прикрытое рассыпавшимися светлыми волосами.
***
«Красавчик» проснулся среди ночи с головной болью и подступающим к горлу рвотным ощущением. Рядом сопела, явственно выдыхая запах перегара, молодая особа (чёрт, как же её зовут?! ), укрытая
Тут он ощутил, что «сеанс блевания» неизбежен и с некоторым затруднением поднялся с дивана. Искать где-то трусы не было никакого желания, да и необходимости, так что к туалету он поковылял в чём мать родила. Надо признать, что он был очень хорош весь, целиком, так что его популярность у представительниц противоположного пола – не удивительна. Правда, конкретно в этот момент его внешний вид был немного подпорчен состоянием тяжкого похмелья и явным напряжением, с которым он сдерживал рвоту. К счастью, «коленопреклониться» перед унитазом он успел вовремя.
Потом он сидел на кухне, хмурясь от яркости света, и прихлёбывая из пластиковой бутылки некогда газированную жидкость ядовито-оранжевого цвета. Его самоощущение было – паршивей некуда. Ёкарный бабай! Ну как же он, остолоп такой, живёт?! Это ведь уже третья пьянка на этой неделе! И неизвестно, какая по счёту баба – никакого счёта давно уже нет. Нет, конечно, девка классная, но он ведь даже не помнит, как её зовут! В голове вертится несколько имён, но никакого понятия о том, какое из них – её. Ну, ведь лажа это, лажа!
Сейчас он сознавал, как ему надоело быть «душой компании» и желанным телом для… для, тля, мля! Твою мать! Он смутно помнил, как трахал эту деваху, но совершенно не помнил никаких ощущений. Чего ради трахал, спрашивается?! А она теперь, наверняка, решит, что «у них отношения» и… понятно, в общем. А оно ему надо? А что ему вообще надо?! Ведь была «гномик». Бы-ла. Маленькая, любящая, нежная, тёплая, ласковая как… не знаю. И всё прахом-перетрахом. Он, похоже, просто не способен отказываться от предоставляющейся возможности. Упрямо срабатывало почти инстинктивное «а почему нет?». И нельзя сказать, что его постоянно одолевало жгучее желание, да и с «гномиком» бывало здорово и не редко, но всё равно…. И однажды «гномик» не смогла простить его в очередной, чёрт-те какой, раз. И всё. Теперь он снова был «вольным стрелком». А жаль.
Сзади раздалось шлёпанье босых ног. Потирая сонное лицо, на кухню вошла «безымянная» особа. Увидев его, она улыбнулась, подошла к нему сзади и обняла за туловище, прижавшись грудью к его ссутуленной спине.
«Головка бо-бо, миленький?», – спросила она игриво-нежно.
Несмотря на довольно приятное ощущение прижавшегося к нему тела, он раздражённо поморщился. Ну вот, уже «миленький»! Он так и знал!
Он повернулся к ней, некоторое время разглядывал её тело – при свете и в горизонтальном положении оно выглядело несколько иначе, ещё лучше, – отчего на его лице появилось довольное выражение. «Безымянной» это явно льстило. Затем ему в голову пришла шальная идея, и он тут же воплотил её в жизнь, процитировав довольно известную когда-то песню: