Что-то взятое взаймы
Шрифт:
Рядом с могилой Ларисы на ровной площадке стояли два полупустых мусорных контейнера, и я отправила Вадима выбросить целлофан. Вернулся он оттуда с видом, словно обнаружил что-то сногсшибательное.
— Я найду контакты семьи этого Юрия, это несложно, — произнес он со странной задумчивостью, что меня насторожило. — Вы знаете, что делать, так?
— Я точно не собираюсь звонить им в дверь и читать лекции, — ухмыльнулась я, тоже напрягаясь на всякий случай. — Мой кузен умеет подсовывать в интернете нужным людям нужные статьи, еще бы им все верили. Вы почему от контейнера
— А?.. Не от контейнера… Контейнер тут ни при чем, — отмахнулся Вадим и принялся потирать руки, счищая грязь. — Есть разница, как давно появился призрак? Год назад, два, пять, полвека назад?
Я стащила с плеча болтавшийся на одной лямке рюкзак, порылась там свободной рукой и протянула пачку влажных салфеток.
— Конечно, есть. Недавние призраки повторяют судьбу своего тела, если вы понимаете, о чем я. И это не самое приглядное зрелище. Когда тело… скелетизируется, — я вспомнила слово, очень кстати, — призрак приобретает облик, который имел при жизни. Если тело сжигают, подобных метаморфоз нет. При внезапной смерти, если призрак успел ее осознать, облик двойственный даже спустя много лет.
Какой мы увидим Ларису, которая тоже покинула этот мир преждевременно? Смирилась она с тем, что так рано ушла, или нет?
— Чем старше призрак, тем он призрачнее, — Вадим скомкал салфетки и обернулся через плечо на мусорный контейнер, но никуда не пошел. — Что тогда видел я? Разве призрак Ларисы спустя год с лишним не должен быть немного… мутным?
Я резко вскинулась и выставила вперед руки, отсекая дальнейшие вопросы. В моей правой руке был медвежонок, я посмотрела на него, и у меня окончательно предохранители выбило.
— Стоп, погодите, — рявкнула я, и от неожиданности Вадим вздрогнул. — Это невозможно. То есть нет ничего невозможного, но так не должно быть.
Я корчила дикие рожи — кусала губы, морщила нос и лоб, даже скалилась — единственное, за что мне в детстве здорово прилетало. Бабушка подводила меня к зеркалу, чтобы я убедилась: человек никогда не сможет оскалить зубы так, как оборотень. Мелкая и вредная я пожимала плечами — ничуть не страшно, смешно даже, и лишь в сознательном возрасте до меня дошло, что полвека назад меня за подобное могли бы просто забить батогами.
Вадим терпеливо ждал, пока я перестану кривляться и выдам что-то членораздельное. Я облажалась, и стоило как можно скорее пройти пять стадий принятия собственных косяков.
— Бабка, — сквозь зубы втянула воздух я и с отчаянием посмотрела на Вадима. — По моему подъезду шастает недавно умершая старуха. Свежая, я ее видела вот как вас, и если не знать, что она умерла, ее не отличить от живой. А призрак Ларисы? Ясный, четкий, как только что сформировавшийся. Да?
На месте Вадима я бы подобрала вон ту превосходную лопату и приласкала бы меня по голове, но Вадим сунул салфетки в карман, протянул мне руку, тоже забавно сморщился, вытер ладонь о джинсы и протянул руку снова. Я вложила в его ладонь свою, непроизвольно отметив, что не зная, кому какая рука принадлежит, любой спутает, где мужская, где женская.
— Вы постоянно переспрашиваете об этом, Анна,
— Не можете или не хотите?
Вадим остановился. Кто меня тянул за язык?
— Простите, — я закусила губу чуть не до крови, — я на вас срываюсь. Это паршиво.
Издержки звериной натуры можно купировать воспитанием, но знатоки не рекомендуют. Можно выправить упражнениями небольшой сколиоз, но серьезные нарушения требуют не одной операции. С нами трудно, это факт. Да что говорить, с нами мало кто уживается кроме подобных нам.
— С волками жить — по волчьи выть. Эта поговорка про нас, а вовсе не метафора, — добавила я вместо пространных извинений. — Что вы так смотрите? Оборотням нередко подкидывали детей, особенно в деревнях. Сплетни, слухи, страшно, но видно же, у кого дети сытые, а у кого на ногах не держатся от голода. Так и росли — люди с оборотнями. Обычное дело.
— Вы делаете свою работу, и делаете отлично, — успокоил меня Вадим. Вышло неубедительно. — Я вряд ли смог бы найти кого-то более ответственного и знающего. Не то чтобы я много встречал оборотней, но вы прекрасно социализированы.
— Вот спасибо.
— Я захватил ключи от санатория, нужно проверить, там Лариса или ушла. Она ведь не обязательно явится на кладбище?
— Не обязательно, — вяло согласилась я. То, что Вадим не огрызнулся на меня в ответ, как это сделал бы любой нормальный оборотень, дезориентировало, а все потому, что я в последнее время редко иду на конфронтацию с кем бы то ни было. — Ее теперь здесь ничего не держит, но это если Ломакин не снял с кенотафа то, что туда за каким-то чертом приладили. Тогда Лариса останется, пока мы не принесем эту вещь на кладбище или не уничтожим ее. Все просто, если бы это все не осложняло. Почему Лариса стала настолько явной?
Вадим ответа не знал. Я не то чтобы знала — догадывалась, и мне это не нравилось, а потому делиться догадками я не торопилась. Мы дошли до машины, я положила медвежонка в багажник и долго оттиралась спиртовыми салфетками, не забывая поглядывать по сторонам, но призрак Юрия не появлялся. Как бы трудно ему ни пришлось, он справился, а на меня давило чувство долга, выполненного не до конца. Вадим тоже был бледнее обычного, даже радужка глаз потускнела, и я, скатывая использованные салфетки в подобие шара и прицеливаясь в неподалеку стоящую урну, зачем-то спросила:
— Сколько вам лет? Не по официальным документам. На самом деле.
— Семьдесят три.
Я обдумала услышанное, указала пальцем на карман, из которого торчали грязные салфетки, но Вадим мне их не отдал, выкинул сам. Сколько же в человеке положительных качеств — что может сделать сам, не делегирует другому.
— Весомо. Значит, вы несколько раз меняли… личность? Чем дальше, тем сложнее это делать, так?
Вадим улыбнулся краем губ и не ответил, но я и не ждала. Как юрист, я представляла, с какими трудностями сталкиваются не-люди в нашем слишком технологичном, все знающем мире, а как оборотень, сокрушалась, что кое-что не способна уловить ни одна камера.