Что творится под этой крышей
Шрифт:
«И всё ещё не пахнет. Даже самую малость. Зато пахнет чем-то приятным, чем Андрюха вряд ли станет пользоваться.»
А Андрюха вообще свою куртку снимал? Он же сидел в ней. Или нет?
Я крепко зажмурилась, вспоминая, как мы ели плюшки и пили чай, он ставил на стол свои ободранные локти, я их точно видела — значит, куртку он снимал.
В руке зазвонил телефон, я ответила:
— Алло?
— Сорвалось что-то. Говорю, ушёл он. К нему Альбинка твоя подошла, вся размалёванная по-парадному, и увела куда-то. В сторону ресторана, если тебе интересно. Так кто это?
— А как
— Да пацан как пацан, обычный. Я не особо рассмотрела. Маша, блин! Кто это?
— Я тебе потом расскажу.
— Ладно, жду! Не задерживайся, я же спать не лягу!
— Хорошо. Давай.
— Давай, потанцуйте там хорошо. И не ходите голые потом! А то натанцевались и побежали спинами мокрыми светить.
— Хорошо. Давай.
— Давай.
Я положила трубку, отдала Саше кофту, набрала Андрюху, он ответил сразу, жизнерадостный, как обычно:
— Машэль-вермишель! Как твоё всё?
— Привет, — я невольно начала улыбаться, он спросил:
— Вы пришли?
— Да, мы в гардеробе.
— Молодцы! Я внутри уже, место вам займу.
— Хорошо. Слушай, ты куртку у меня не забывал?
— Шутишь, она у меня одна! Я её даже в гардероб не сдаю, вдруг стырят. Я и сейчас в ней. А что? У тебя кто-то забыл куртку?
— Да, наверное. Я думала, твоя.
— Так это бати твоего, ты же в ней приехала. Забыла? Я ещё ржал, что ты в ней как в бушлате — одна куртка на ножках идёт, а из неё голова торчит. Я подумал, он тебя провожал и дал погреться, а ты забыла вернуть и в ней уехала. Холодно же было. Не помнишь? Хотя, не удивительно — ты такая убитая была, как будто сутки не спала. Ты не заболела?
— Нет, я устала просто.
— Уже отдохнула?
— Да вроде, — я опять начала смеяться, он выглянул из двери танцевального зала и широко улыбнулся, раскидывая руки:
— Ну так надо отрываться, значит! Пойдём! Ливанова, а ты чё как не родная? Или не признала? Это я, если что. Похорошел? Пойдём! Пора всем показать, как надо тусить.
Мы пошли, я внимательно смотрела на его куртку — да, на спинке кресла у меня лежала не она, очень похожая, но другая.
«Каким образом она на мне оказалась? В Питере я садилась в автобус без куртки, я помню, потому что замёрзла, пока его ждала. А вышла уже в ней, получается. Я по ошибке схватила чужую куртку? О боже... А ведь кто-то её ищет. Она вполне может быть единственной, как у Андрюхи.»
И тут меня озарило — парень, который стучал в мою калитку! Он пришёл за курткой. У нас маленькая деревня, тут все всех знают, он понял, что я унесла его куртку, сказал об этом в автобусе, а ему тут же рассказали, кто я такая, кто моя мама, и где мы живём. И он приехал нас искать. Всё логично.
Мне стало настолько легче от того, что я разобралась — всё логично и просто, и никакой мистики в моей жизни нет. От облегчения я стала как пьяная, сразу пошла танцевать, прямо в центр танцпола, где пока ещё было мало людей, зато много дыма и света. Из-за музыки было никого не слышно, Андрюха вился вокруг Саши, что-то рассказывал ей на ухо, смешил и смеялся, я наблюдала, улыбаясь за компанию, иногда не выдерживала этого потока милоты и отворачивалась, делая вид, что это часть танца. В начале вечера музыка была не очень быстрой, я двигалась легко, наслаждаясь мелодией и голосом — в нашей местности авторские права никого не парили, здесь крутили
Дискотека официально клубом не считалась, потому что посетители были младше восемнадцати, так что продавать алкоголь здесь было нельзя. Возле гардероба стоял автомат с водой и колой, больше здесь ничего не продавалось, но желающие приносили с собой и употребляли на улице, ближе к полуночи кого-нибудь обязательно выводили охранники, но ещё было рано, и это было прекрасно. Я любила танцевать, когда-то даже ходила на бальные танцы, давно, ещё когда всё было хорошо. Потом не ходила, но любовь осталась, на школьных мероприятиях я всегда выступала и занималась подготовкой других участников, все знали, что я умею и могу. Санюшка из-за этого участвовала вынужденно, как бы потому, что я её очень просила, но я видела, что ей тоже нравится. И сейчас ей всё нравилось.
«В характере всё-таки надо было указать „настойчивый“. И „смелый“, а то сама она ни за что не признается.»
Я поняла, что забыла ей сказать про Андрюхины параметры, волшебным образом соответствующие анкете, жестом подозвала её и потянулась к её уху, но говорить не начала — музыка закончилась, диджей в микрофон стал что-то говорить, очень громко, я подождала, пока он закончит, и хотела уже начать рассказывать, когда Саша меня взяла за плечи и отодвинула, требовательно посмотрела в глаза, как будто ждала чего-то, я пожала плечами, показывая, что не понимаю. Она наклонилась к моему уху и сказала:
— Уши открой!
— В смысле?
Она встряхнула меня и проорала в ухо:
— Что сказал диджей?
— Что?
Я вроде бы слышала, это только что было, там было что-то про... белочку.
«О боже.»
Я смотрела на Сашу и щупала воздух за своей спиной — там колонна где-то была, и она мне была очень нужна. Саша меня до неё дотолкала и прижала к ней спиной, опять наклонилась ко мне и сказала на ухо:
— Диджей сказал, что сейчас будет песня для маленькой рыжей белочки. Это она.
Я стояла, держалась за колонну и падала, медленно и неотвратимо. Ноги подкашивались, свет гас, разноцветные блики разбежались от центра танцпола к углам и погасли, вместо них засветились синие, дымные, погружающие всё в туман. Музыка заиграла громче, медленная и плавная, песню я узнала — мы её слушали с Честером, в автобусе, в день нашего знакомства. Об этом знали два человека — Честер и я. И блокнот. Альбине я не говорила, я просто сказала, что мы музыку слушали, а название песни дописала потом.
«Она прочитала.»
Вокруг закачались пары, Сашку взял за руку Андрюха, она посмотрела на меня с вопросом, я кивнула — иди. Она пошла. А я осталась стоять у колонны и пытаться не упасть. А потом увидела его.
Он выступил из тумана как призрак, по пояс в клубах дыма, весь в сиянии от белого клина воротника и белых узоров на груди. Синие огни притухали и разгорались, а он шёл чётко на меня, медленно, как будто хотел насладиться тем, как я умираю от страха с каждым сантиметром. Тонкие линии светомузыки прокатились по толпе и обрисовали его лицо предельно ярко, всего на секунду, но мне хватило — стрижка, гвозди в ушах, родинка на шее...