Что вдруг
Шрифт:
(Георгий Раевский)
Это – ароматы и миазмы города и окрестностей:
Уж на кухне запах ели свежийИ от праздничной готовки чад,(Вера Лурье. «Рождество)»
Гиацинтами пахло в столовой,Ветчиной, куличом и мадерой…Пахло солнцем, оконною краскойИ лимоном(Игорь Северянин. «Пасха в Петербурге»)
Солнцем полдня нагреты,Дышат смолой торцы.(Ярослав Воинов. «С.-Петербургская пасха»)
…День и ночь МорскаяКипящим дегтем пахла из котлов,И этот запах я теперь люблю.(Нина Берберова)
В лечебнице спокойно, тихо, пусто,Чуть пахнет ваннами и свежею капустойИ морем, и смолой.(Анна Таль. «Сестрорецк»)
Тогда встает передо мнойМой царскосельский день.…Он пахнет морем и руномГомеровской строки,И гимназическим сукном,И мелом у доски;Филипповским (вкуснее нет!)Горячим пирожком,Девическим, в пятнадцать летПодаренным, платком…(Д. Крачковский-Кленовский)
И выгружают медленно дроваНа мостовую парни звонко.Так остро пахнет потом и сосной…(Вера Лурье)
В дыму бледно-зеленомКрестовские лужайки и леса.Пестрят стволы берез. И над землею(От алгебры весьма отличный запах)Смолою тянет и сырой травой.(Михаил Струве)
Это – память вкусовых рецепторов:
Каких-то шоколадок хилыхУ ярославца сверток взяв,Отправились под звон немолчныйВ любимый наш, забытый сад…Нет! Не найти такой же точноНа свете вкусный шоколад.(Михаил Струве)
О время, незабвенный вкус в которомЯ выпила с горячим молоком(Ксения Бабкина)
А пьяновишни от Berrin?Засахаренные каштаны?..О, у Gourmets был boule de neige,Как мятно-сахарная клецка…(Игорь Северянин. «Поэза для лакомок»)
Кухмистерскую, гордость здешних мест,Мамаша держит на Разъезжей.Ей Катя помогает. И с утраБитки замешивает с луком.(Михаил Струве)
О, пыльный вкус родной земли…(Петр Бобринский)
Это – то, что помнит кожа помимо стиховой эрудиции:
Бурлили воды в нашей дельте плоской,Носился(Михаил Струве)
И октябрями влажными РоссияУкутывалась в лондонский туман…(Ксения Бабкина)
А в сквере влажные скамьи —Любви вечерняя приманка!..(Валентин Горянский)
Тяжелый ветер с Запада. Темно —И в полдень лавки зажигают.На Невском людно. Мокрая мятельЗа воротник вам залетает.(Михаил Струве)
И поскольку в этих стихах имперская столица часто является страной детства, инфантилизирующая себя память позволяет монтировать образы и толки, категории предметов и навязчивые видения в порядке случайного перебора:
Фонтанка. Мост и бронзовые крупы.Карета бабушки. Ивана борода.В канале плещет тяжкая вода.В Михайловском гастроль французской труппы.(Георгий Эристов)
Речь идет о консервации урбанистических импрессий, и средством консервирования служат отчужденные от столбовой дороги русской поэзии XX века объездные стиховые пути – в большинстве случаев заведомо консервативный, эпигонский, «пушкинский», приправленный иногда Блоком, стих, – как простодушно признавался Юрий Трубецкой, которого современники аттестовали «подлизой», что, кажется, самым точным образом описывает и его поэтику:
Как хорошо, закутавшись в доху,Бродить в снегу Таврического садаИ знать, что сердцу ничего не надо,Пусть бьется в лад спокойному стиху.иногда же, наоборот, самоотстраняющийся идиостиль (в котором, при некотором усилии, все же можно рассмотреть амальгаму влиятельных авангардистских образцов):
Колокол на площадиПо пояс в колесахТреплется лошадь,Жуя овес.Мысли заколочены.Дуга, уздечка.Сидит прочноНа улиц речке.По снегу, дождику,В бесцельный скок.Натянуты вожжи —«В тоску высокую!»