Что я думаю о женщинах
Шрифт:
Когда мы выбрались из машины и подошли к двери, Натали, открыв окно спальни, устроила нам душ из розовых лепестков. Еще она испекла торт, украшенный глазурью, поверх которой разноцветными «Смартиз» выложила «Мой Гай». Я сразу понял: надпись — ее работа, потому что буквы получились кривоватыми. Все, что делала Натали, выходило нетвердым и кривоватым.
Затащив на кухню, Натали игриво ткнула меня в живот.
— Ты молодец, настоящий умник!
— Да, он настоящий умник! — сжимая меня в объятиях,
Натали, последовав примеру сестры, повисла у меня на шее: чуть не задушили в любви и восхищении. В ту пору это случалось почти каждый день.
Несмотря на ужасное недомогание, Джина решила приготовить праздничный пудинг. Мы с Натали пытались ее отговорить: мол, зачем, торт есть, к тому же она плохо себя чувствует. Увы, эффект получился скорее обратным: Джине показалось, что мы считаем ее неумехой и боимся ее десертом отравиться.
Пришлось поспешно освободить кухню.
Натали поднялась наверх принять душ и поговорить со мной. «Душевые разговоры» начались, когда моей будущей свояченице было пятнадцать.
Само собой, я на нее смотрел, но по мере возможности не слишком пристально, чтобы не приняли за мерзкого извращенца, подглядывающего за красивыми женщинами. И так всякий раз, когда Натали принимала душ, я сидел на стульчике у ванны, откуда открывался великолепный вид на происходящее, вперив глаза в предусмотрительно прихваченный журнал. Оказывается, просто листать журнал достаточно для того, чтобы изобразить этакую мирную, добродушную отчужденность.
Сегодня я выбрал издание для мужчин-сторонников феминизма под названием «Ахиллесова пята». На обложке красовался броский анонс: «Гай Локарт: „Мужчины не умеют показывать чувства“». Я прочитал статью вслух, время от времени поднимая глаза, чтобы проследить якобы за реакцией девушки, а на самом деле — за процессом мытья.
Бот что там говорилось. «С раннего детства меня учили: мальчики не должны целоваться с мальчиками. Бена (он мой брат, на два года старше) учили тому же. К сожалению, когда в четыре года я пошел в детсад, я казался брату неотразимым, и во время прогулок он подлетал ко мне и чмокал в щеки. Пришлось пожаловаться родителям, которые отвели Бена в сторону и со всей строгостью объяснили: „Мальчики не должны целоваться с мальчиками“.»
— Что? Это правда?
— К сожалению, да.
— Твой брат Бен, этот надутый мачо, целовал тебя в щеки?
— Да, довольно часто и страстно.
— А родители взяли и запретили… Гай, какой ужас! Она яростно мылила лобок, а я притворился, что изучаю раздавленную на душевой занавеске муху.
— Бену следовало родиться итальянцем, тогда он мог бы сколько угодно меня обнимать.
— Был бы он моим сыном, — негодующе сказала Натали, — я точно не стала бы наказывать за проявление братской любви!
Она во второй
От отчаяния даже во рту пересохло.
— Как дела со скрипкой?
Натали не ответила и лишь таинственно улыбнулась. Черт, она мне на колени глядит! Оказывается, «Ахиллесова пята» соскользнула на пол, и ничто не защищало промежность от взгляда девушки. Свояченица насмешливо наблюдала за пульсирующей выпуклостью, что образовалась у меня на брюках.
Праздничный ужин прошел весело, хотя Джина почти не ела. Ей много нельзя: аллергия. Натали ела сколько хочется, а вот у ее сестры аллергия на все, включая саму жизнь.
Мы открыли бутылку австралийского шампанского, которое оказалось таким хорошим, что я тут же проникся симпатией к австралийцам. К сожалению, Натали поставила новый диск с саундтреком к какому-то дрянному фильму о женщине, с утра до ночи игравшей на пианино. Главная героиня немая, поэтому, чтобы излить душу, использует музыкальный инструмент. Увы, наделе это похоже на занудное бренчание, так что довольно скоро я пожаловался:
— Натали, ты что, весь вечер будешь терзать нас этой дрянью?
Как ни странно, девушка не обиделась.
— Нет, конечно, — поднимаясь из-за стола, кротко проговорила она. — Что ты хочешь послушать? Только скажи, и я поставлю.
— Так нельзя, Нат! — откусив кусок пудинга, возмутилась Джина. — Нельзя постоянно уступать Гаю…
— Сегодня можно! Это ужин Гая, праздник в его честь! — Натали театрально поклонилась мне из-за стойки с дисками. — Ну, что бы ты хотел послушать?
Особых предпочтений у меня не было, и я, как подобает мужчине, уступил. Мы слушали дрянной диск до тех пор, пока не догорели свечи, оставив нам серые тени огромного грустного дома.
Неожиданно Натали заговорщицки улыбнулась сестре.
— Ну что, спросишь?
Джина украдкой взглянула на меня и захихикала.
— Нет, сама давай!
Натали тоже захихикала, и сестры затеяли шумную, веселую возню.
— Обманщица! Обещала ведь…
— Я передумала!
Такая околесица могла продолжаться еще долго, и я не выдержал:
— О чем вы? Что вы смеетесь?
После очередного приступа хохота Джине удалось взять себя в руки.
— Хотим кое о чем тебя спросить… — давясь смехом, прохрипела она. — Вернее, это Натали хочет.
Та истерически захохотала.
— Нет… — схватилась за живот она. — Сама спроси!
— Ну все, хватит, забыли! — вздохнул я, поднялся и стал убирать посуду.
Не ожидавшие такой реакции сестры мигом протрезвели.