Что за рыбка в вашем ухе?
Шрифт:
2
Можно ли обойтись без перевода?
Переводы используются повсюду – в Организации Объединенных Наций, в Европейском союзе, во Всемирной торговой организации и во многих других международных организациях, регулирующих
И все-таки без перевода можно было бы обойтись. Чтобы не возиться с переводами, можно выучить все нужные языки, или говорить всем на одном языке, или выбрать один язык для общения между носителями разных языков. А если неохота ни использовать общий язык, ни учить чужие, можно просто игнорировать людей, которые говорят не так, как мы.
Эти три варианта довольно радикальны, и вряд ли какой-то из них отвечает чаяниям читателей этой книги. Однако это не просто воображаемые парадоксальные решения в сфере межкультурной коммуникации. Все три пути отказа от перевода встречались в истории человечества. Более того, с исторической точки зрения любой из них ближе к норме на нашей планете, чем та культура перевода, которая в наше время кажется естественной и неизбежной. На самом деле, хоть это особо не афишируется, многие страны прекрасно обходятся без переводов.
Жители полуострова Индостан издавна говорили на разных языках. Но при этом в Индии нет традиции перевода. До самого недавнего времени между урду, хинди, каннадой, тамильским, маратхи и другими местными языками не было прямых переводов. Однако носители всех этих языков столетиями жили бок о бок в этом густонаселенном регионе. Как же они обходились? Учили языки соседей! Мало кто в Индостане говорит лишь на одном языке; граждане Индии традиционно владеют тремя, четырьмя, а то и пятью языками {2} .
2
Trivedi H. In Our Own Time, on Our Own Terms: «Translation» in India // Th. Hermans (ed.). Translating Others. St. Jerome, 2006. Vol. 1. P. 102–119.
В позднем Средневековье примерно так обстояло дело и во многих регионах Европы. Купцы и поэты, мореплаватели и путешественники в своих странствиях подхватывали и часто смешивали языки, родственные и не очень. Лишь немногие самые вдумчивые из них вообще задавались вопросом, говорят ли они на нескольких «языках» или просто приспосабливаются к местным особенностям. Взаимопонятность и взаимозаменяемость европейских языков в позднее Средневековье наглядно видны на примере великого путешественника Христофора Колумба. Записи на полях книги Плиния Колумб делал на языке, который теперь считается ранним вариантом итальянского, но открытым им в Новом Свете землям, таким как Куба, давал типично португальские названия; официальную переписку вел на кастильском испанском, но в своем бесценном путевом журнале писал на латыни; однако «тайную» копию журнала сделал на греческом; да еще, видимо, владел ивритом настолько, чтобы воспользоваться астрономическими таблицами Авраама Закуто, предсказать с их помощью лунное затмение и произвести большое впечатление на жителей Карибского региона. Должно быть, Колумб был знаком и с лингва франка (язык общения средиземноморских моряков и купцов со Средних веков и до начала XIX века, основанный на упрощенном синтаксисе арабского и на лексике, заимствованной в основном из итальянского и испанского), потому что употреблял некоторые характерные слова этого языка, когда писал на кастильском и итальянском {3} . Сколько же языков знал Колумб, когда в 1492 году бороздил океан? Как и в современной Индии, где носители разных языков до некоторой степени понимают друг друга, на этот вопрос нет точного ответа. Маловероятно, что Колумб воспринимал итальянский, кастильский и португальский как отдельные языки, потому что никаких учебников грамматики для них еще не было. Благодаря умению читать и писать на трех древних языках его можно считать образованным человеком. Но в остальном это был просто средиземноморский моряк, который говорил на языках, нужных ему для работы.
3
Blanche-Benv'eniste C. Comment retrouver l’exp'erience des anciens voyageurs en terres de langues romanes? // V. Conti and F. Grin. S’entendre entre langues voisines: vers l’intercompr'ehension. Ch^ene-Bourg: Georg, 2008. P. 34–51. О лингва франка см.: Holm J. An Introduction to Pidgins and Creoles. Cambridge UP, 2000.
В наше время в мире говорят примерно на семи тысячах языков {4} , и выучить их все никому не под силу. Реальный предел в любой культуре, сколь бы многонациональной она ни была, – пять-десять языков. Некоторые энтузиасты овладели двадцатью; отдельные фанаты, тратящие на изучение языков все свое время, заявляют, что владеют пятьюдесятью или даже б'oльшим числом. Однако и эти маньяки-полиглоты знают лишь ничтожную долю языков мира.
У большинства языков совсем мало носителей, именно поэтому многие языки оказались на грани вымирания. Если не считать горстки стран, в которых говорят на каком-либо из полудюжины «главных» языков мира, то мало где на планете люди говорят всего на одном языке. Например, на территории Российской Федерации в ходу сотни языков: славянских, тюркских, кавказских, алтайских и других, – но практически все носители этих многочисленных языков говорят и на русском. Сходным образом и большинство индийцев говорят на хинди, урду, бенгали, английском или одном из полудюжины остальных языков межнационального общения на полуострове. Для общения с подавляющим большинством жителей Земли совершенно необязательно знать все их родные языки. Нужно другое: выучить все местные языки межнационального общения – языки, которые люди учат, чтобы общаться с носителями других языков. Всего таких языков в мире около восьмидесяти. Однако, поскольку языки межнационального общения являются для некоторых (обычно очень больших) народов родными и поскольку многие люди владеют несколькими языками межнационального общения (один из которых может быть для них родным), не нужно учить все восемьдесят, чтобы разговаривать с большинством населения мира. Зная всего девять из них: китайский (1,3 млрд носителей), хинди (800 млн), арабский (530 млн), испанский (350 млн), русский (278 млн), урду (180 млн), французский (175 млн), японский (130 млн) и английский (от 800 млн до 1,8 млрд), вы сможете вести
4
В разных источниках приводятся разные числа – от пяти до семи тысяч. Мы берем наивысшую оценку, но для наших рассуждений точное число не имеет значения.
5
Эти взятые из Википедии числа включают и тех, у кого соответствующий язык не первый. А поскольку многие говорят на нескольких основных языках мира, общая численность говорящих на тринадцати самых распространенных языках может превышать население Земли. Численность носителей иная: китайский мандаринский – 863 млн, хинди – 680 млн, английский – 400 млн, испанский – 350 млн, арабский – 280 млн, русский – 164 млн, японский – 130 млн, немецкий – 105 млн, французский – 80 млн, турецкий – 63 млн, урду – 60 млн, индонезийский – 17 млн, суахили – 10 млн. Все вместе – 3,2 млрд, или чуть больше половины населения мира.
6
Казалось бы, стоит добавить португальский. Однако, несмотря на его важную роль для обширных и многонаселенных территорий в Европе, Южной Америке и Африке, его значение как языка межнационального общения невелико.
Если кажется, что с тринадцатью языками слишком много мороки, то почему бы всем не выучить один? Именно такой выход казался очевидным римлянам, которые не утруждали себя изучением языков покоренных народов, за единственным (хотя и крупным) исключением греческого. Древние римляне не проявили особого интереса к изучению этрусского, умбрского и кельтского языков, на которых говорили жители территорий, входящих теперь в состав Франции и Великобритании; германских языков племен, населявших северо-восточные окраины империи; или семитских языков Карфагена, который они стерли с лица земли, и колоний восточного Средиземноморья и черноморского региона. «В Риме поступай как римлянин» – то есть говори на латыни, и точка. Лингвистическая унификация империи имела далеко идущие последствия: и через тысячу лет после ее распада письменная версия языка римлян оставалась основным средством межкультурных коммуникаций в Европе. Имперское пренебрежение к отличиям других народов оказало Европе огромную услугу {7} .
7
Взаимоотношения между латынью и другими языками Рима и его владений подробно описаны в кн.: Adams J. N. Bilingualism and the Latin Language. Cambridge UP, 2003. Многие тексты, которые обсуждает Адамс, свидетельствуют о контактах между латынью и другими языками, но ни один даже отдаленно не напоминает перевод с какого-либо языка на латынь.
За последние полвека в большинстве отраслей науки произошла лингвистическая унификация того же масштаба. В разное время средством развития науки служили разные языки: китайский, санскрит, греческий, сирийский, латынь и арабский – с античных времен до Средних веков, затем итальянский и французский во времена европейского Ренессанса и начала современного периода. В XVIII веке успехи Линнея в описании и классификации ботанических видов, а также химические исследования Берцелиуса сделали языком науки шведский, и около ста лет он занимал почетное место. Во многих отраслях продолжали использоваться английский и французский, но в XIX веке на сцену ворвался немецкий – благодаря новой химии, изобретенной Либихом и другими; а Дмитрий Менделеев, открывший периодический закон химических элементов, в конце XIX века ввел в семью интернациональных языков науки русский. В 1900–1940 годах научные публикации – часто в режиме острой конкуренции – появлялись на русском, французском, немецком и английском языках (шведский к тому времени из научного обихода ушел). Однако в 1933–1945 годах нацистские ученые-преступники дискредитировали немецкий язык, и после падения Берлина он начал терять статус международного языка науки. Кроме того, многие ведущие немецкие ученые были, конечно, сразу же вывезены в Америку и Англию, и в дальнейшем вели научную деятельность уже на английском. Французский стал медленно угасать, а русский, который расширил свою сферу использования после Второй мировой войны и по политическим причинам продолжал культивироваться до распада Советского Союза, покинул научную сцену в 1989 году. Остался один английский. Английский – это язык науки повсюду. Научные журналы, публикуемые в Токио, Пекине, Москве, Берлине и Париже, теперь либо полностью издаются на английском, либо содержат переводы на английский всех иноязычных статей. В любой точке мира научная карьера зависит от англоязычных публикаций. Даже в Израиле говорят, что Бог не смог бы получить повышение ни на одном факультете Еврейского университета в Иерусалиме. Почему? Да потому что у него была всего одна публикация, и та не на английском. (Мне это утверждение представляется сомнительным. Поскольку пресловутая публикация была переведена на английский и даже напечатана в мягком переплете, это безусловно устранило бы препятствия на пути карьерного роста.)
Тем не менее прилагаются усилия к тому, чтобы позволить и другим языкам играть роль местных диалектов науки. Например, финансируемая американским правительством веб-служба WorldWideScience.org теперь обеспечивает поиск по неанглоязычным базам данных Китая, России, Франции и некоторых латиноамериканских стран, а также автоматический перевод результатов на китайский, французский, немецкий, японский, корейский, португальский, испанский и русский. Асимметрия между языками оригиналов и переводов наглядно демонстрирует карту стран, в которых делается наука в наши дни.
Причины, по которым английский занял в науке уникальное место, не вполне очевидны. В их число мы никак не можем включить прискорбное, но широко распространенное заблуждение, что английский проще других языков.
Однако объяснить выбор языка науки прямым результатом экономической или военной мощи – ни в исторической перспективе, ни в наше время – тоже нельзя. В трех случаях язык становился языком науки из-за достижений отдельных ученых, которые мировое сообщество не могло игнорировать (немецкий из-за Либиха, шведский из-за Берцелиуса и русский из-за Менделеева). Один язык потерял свое влияние из-за политического краха его носителей (немецкий). Похоже, происходит не навязывание одного языка, а исключение других в условиях, когда научному сообществу требуется средство международного общения. Английский выжил не потому, что он лучше всего для этого подходит, а потому, что его ничто пока не вывело из игры.