Что же тут сложного?
Шрифт:
– Да, конечно, все в порядке, – лгу я. Сколько же он стоит? Больше пятидесяти фунтов? Шестьдесят? Неудивительно, что за завтраком бедняжка Эм так отчаянно нас упрашивала. Она уже приняла приглашение Лиззи.
– Я слышала, Кейт, вы будете выступать на собрании нашего клуба любителей интеллектуальных книг? – продолжает Синтия. – Серена говорила, что вы заинтересовались. Но учтите, наш клуб выше среднего уровня. Обычно мы выбираем что-то из классики. В очень редких случаях – кого-то из ныне живущих авторов. Из короткого списка Букера. Никакой дамской литературы, всей этой белиберды про шопинг и глупышек.
– Да, разумеется. – Интересно, кем себя возомнила Синтия Ноулз со своими двумя пакетами из “Л.
– Какая удача, что я вас встретила. Скажите Эмили, чтобы отдала Лиззи чек за билет на девяносто фунтов.
Девяносто фунтов! Изо всех сил стараюсь не раскрыть изумленно рот и не взвизгнуть в смятении.
– Лиззи на день рождения хочет купоны “Топшопа”, – не унимается Синтия. – А подарков не надо. Удачи в поисках работы!
Синтия удаляется в дальний конец кафе, к группе самых сексуальных мамочек, каких только можно себе представить, уносит с собой латте с обезжиренным молоком без сахара и почти весь мой боевой настрой. И зачем такие, как она, лезут ко мне? Наверное, им нравится играть в домашних богинь с платиновой кредиткой мужа. Меня же такая жизнь никогда не привлекала, – хотя, если честно, в последнее время я уже готова признать: приятно, когда тебя содержат.
Вот тут ты опоздала, Кейт. Большинство мужчин, способных обеспечить тебе тот уровень жизни, к которому привыкла Синтия Ноулз, либо а) уже успели жениться второй раз, либо б) снимают на сайтах знакомств бедных студенток и берут их на содержание, чтобы тереться дряблым слабеющим телом о цветущую юную плоть. Фу. Чтобы сохранить свое положение, женушке номер один приходится тратить столько же времени, как если бы она работала на полную ставку: спортзал, ботокс, йога, диеты, даже вагинопластика, – надеясь привести влагалище в дородовое состояние, чтобы вялый член муженька не болтался в этой аэродинамической трубе, пропустившей через себя трех младенцев. Нет уж, благодарю покорно.
И все-таки, глядя в дальний конец зала на Синтию и шумную стайку ее подружек, я чувствую, как кишки сводит от зависти. Когда мне вместе с другими мамами доводилось ждать детей у ворот школы, я места себе не находила от тоски, даже, сказать по правде, презирала этих женщин, чья жизнь крутилась вокруг кофе и детских праздников. Теперь же, когда Бен вырос и его уже не нужно забирать, я скучаю по дружескому общению, которое обеспечивал этот ритуал, и всем тем милым, дружелюбным, беспокойным женщинам, с кем я могла поговорить о своих детях. Они были моим оплотом против материнского одиночества, но тогда я этого не понимала. Ладно, нужно закончить мое блистательное резюме. Осталось добавить всего лишь несколько пунктов.
– Курировала функционирование крупного гидроузла. (Еженедельная стирка, причем вонючую Ричардову велоформу приходилось стирать руками, “чтобы не было катышков”.)
– Обеспечивала необходимое дополнительное питание для коллектива в соответствии со стандартами отрасли. (Всегда возила с собой в машине перекус для детей, чтобы по дороге из школы не устраивали мне голодных истерик. И минимум раз в день готовила на четырех человек, то есть за последние семь лет приготовила примерно четыре тысячи горячих обедов, не получив в ответ ни благодарности, ни понимания, чего мне стоит приготовить хотя бы один такой вот обед.)
– Благодаря программе регулярного сокращения издержек и активной оптимизации избавила убыточную частную компанию от угрозы второй волны кризиса. (Села на быструю диету и снова начала ходить в спортзал. Надеюсь, в конце концов мне удастся влезть в прежнюю офисную одежду.)
– Неустанно прикладываю усилия для укрепления достигнутого. (Истязаю
Если что-то из вышеперечисленного покажется вам немного нечестным или неэтичным, прошу прощения, но какими еще словами описать то, что женщины из года в год заботятся о старых и малых, причем работа эта не засчитывается им ни с точки зрения квалификации, ни профессионального опыта, да и вообще, если уж на то пошло, за работу не считается? Женщины выполняют ее бесплатно, а потому их усилия никто не ценит. Не зря же Керслоу заявил, что нам нечего предложить – не считая наших забот и нас самих. Я политикой не интересуюсь, но с радостью вышла бы на марш протеста против того, что женщины во всем мире выполняют массу работы, за которую им никто даже спасибо не скажет.
15:15
С трудом удерживаюсь, чтобы не пойти наверх и не вздремнуть. Жаль, что в список профессиональных навыков нельзя включить “дневной сон”, хотя за последнее время я в этом поднаторела. Это, наверное, Перри. Наведя лоск на резюме (хотя, пожалуй, женщинам из группы “Возвращаемся на работу” показать его не отважусь), я решаюсь позвонить в социальную службу Ротли. Эх, жаль, для выпивки еще рано.
– Ваш звонок может быть использован в целях обучения персонала.
Ну что, понеслись. Знаете, как это бывает? Для соединения с таким-то отделом вы нажимаете пять, потом вам нужно выбрать один вариант из списка, хотя, возможно, вы ослышались и на самом деле нужно было нажать три. Потом вы нажимаете семь – для получения консультации по другому вопросу – и уже надеетесь, что вот-вот удастся поговорить с одушевленным существом, как вдруг механический голос произносит: “К сожалению, в настоящий момент все операторы заняты. Ваш звонок очень важен для нас, пожалуйста, оставайтесь на линии”. Включается мелодия и играет, играет, играет, а вы представляете себе затянутый паутиной офис, за столом сидит скелет, на столе стоит телефон и звонит, звонит, звонит. Примерно такое впечатление складывается от звонка в социальную службу Ротли.
По-моему, все уже поняли, что эти бесконечные варианты придуманы вовсе не для того, чтобы облегчить жизнь, а чтобы отпугивать звонящих, создавая при этом иллюзию выбора и прогресса. Даже “ваш звонок может быть использован в целях обучения персонала”, по сути, угроза: мол, ведите себя как следует, иначе плохо будет. Наконец через какие-нибудь двадцать минут я попадаю на сотрудника нужного отдела, но он просит меня подождать на линии, поскольку ему необходимо переговорить с коллегой, которая, возможно, в курсе дела Барбары. От такой любезности я едва сдерживаю слезы.
– Алло! Чем могу вам помочь?
В этом голосе не слышится ни малейшего желания помочь. Сотрудница социальной службы общается со мной таким тоном, словно только-только закончила курсы, на которых учат никому и никогда не помогать, – те самые, которые проходят все американские пограничники.
Я же, чтобы сбить ее с толку, отвечаю вежливо и дружелюбно:
– Добрый день, спасибо вам большое. Как я рада, что наконец до вас дозвонилась.
Молчание.
– Я по поводу моей свекрови, у нее ожог…
– Барбары Шетток?
– Именно так. Прекрасно. Спасибо вам еще раз. Я разговаривала со свекром, и он сказал, что, к сожалению, между Барбарой и Эрной, помощницей, которую вы любезно прислали за ней ухаживать, вышло недоразумение.
– Вашу свекровь обвиняют в правонарушении на почве расовой ненависти, – отвечает мне голос.
– Что? Нет. Не может быть.
– Миссис Шетток оскорбила нашу сотрудницу по расовому признаку.
– Что-что? Нет. Вы не так поняли. Вас ввели в заблуждение. Барбаре восемьдесят пять лет. Она плохо соображает. Она не в себе.