Что знает ночь?
Шрифт:
— Джон, дело очень серьезное. Один из наших убивает своего напарника, еще четверых, а потом себя. Пресса писает кипятком. Это уже не мое расследование. Создана оперативная группа. В нее вошли Шарп и Таннер.
Джон отвернулся от фотографий.
— Они знают, что я побывал в больнице?
— Еще нет. Но мне, возможно, придется им сказать. Джон, почему ты ушел в неоплачиваемый отпуск на тридцать дней?
— Семейные проблемы. Как я тебе и говорил.
— Никогда бы не подумал, что ты мне солжешь.
Джон встретился
— Это не ложь. Просто не вся правда.
— Кен Шарп заявляет, что ты пытался вмешаться в расследование по делу Лукаса.
— Что именно он сказал?
— Что он не хочет работать с тобой по делу Тейна, если ты вернешься из отпуска. Он просто поставил меня в известность.
— Это не проблема.
— Он сказал, что не хочет повторения случившегося в доме Лукасов, не хочет прийти в дом Тейна и обнаружить, что ты готовишь там обед.
Выражение «готовить обед» на полицейском сленге означало, что Джон манипулировал с местом преступления, подкладывал вещественные улики. Кен мог прийти к такому выводу после разговора с санитаром, Коулманом Хейнсом, в психиатрической больнице штата, который подозревал, что Джон, несмотря на признание подростка, уверен в невиновности Билли Лукаса.
— Ты действительно побывал в доме Лукасов, не имея на то официального разрешения?
— Да.
— Какого черта? Почему?
Джон посмотрел на коридор за открытой дверью. Он не хотел, чтобы его подслушали.
— Выйдем из дома.
День выдался ясным, и холод прятался в тенях. Они же устроились за столом на террасе, под ясным солнышком, сели на стулья из кованого железа.
Сжато, как и Нельсону Берчарду, он рассказал Лайонелу об убийствах Блэквуда двадцатью годами ранее, об утрате своей семьи.
Лайонел реагировал не так, как Берчард. Он знал, что жалость может быть воспринята как оскорбление. Сказал только: «Дерьмо», и это вульгарное словечко показало истинное сочувствие и трогательную глубину дружбы.
Когда Джон перечислял сверхъестественные параллели между недавним убийством семьи Лукасов и давнишним — Вальдано, Лайонел слушал с интересом. Потом разговор перешел на Солленбергов, троих из которых застрелили, как двадцатью годами позже застрелили троих Вобурнов. И когда Джон указал, что в каждом случае дочь погибала последней, Лайонел недоуменно моргнул, а потом нахмурился.
— Ты думаешь, есть какая-то связь между этими убийствами?
— Их разделяют тридцать три дня, как и тогда. Я предупреждал Берчарда — тридцать три дня.
— Тридцать три дня, возможно, совпадение.
— Это не совпадение.
Над ними раскинулось белесое небо, светило белое, а не желтое солнце, словно загрязненный городской воздух изменил их естественные цвета.
Лайонел наклонился вперед, положил руки на стол.
— Что ты пытаешься мне сказать? Я не понимаю. Объясни.
И хотя за такие слова его могли отправить в отставку,
— Через тридцать три дня наступит седьмое ноября. Третьей жертвой Блэквуда стала семья Пакстонов. Мать, отец, две дочери, два сына.
— Ты хочешь сказать, кто-то копирует преступления Олтона Блэквуда?
Легкий ветерок зашуршал алыми листьями, лежащими на пожухшей осенней траве, но ни ветки кедра, ни стебли роз на беседке не шевельнулись.
— Если третью семью убьют седьмого ноября, то четвертую — десятого декабря.
Лайонел покачал головой.
— У нас два разных убийцы. Билли Лукас, Энди Тейн. Оба мертвы.
Стеклянная поверхность столика на ножках из кованого железа отражала белесое небо, ястреба, скользящего по сужающейся спирали.
— И в случае Солленбергов, — продолжил Лайонел, — во всех прежних случаях, девушку насиловали и убивали.
— Билли Лукас изнасиловал и пытал свою сестру, Селину.
— Но Давинию Вобурн не изнасиловали.
— Риз Солсетто собирался убить всю семью Вобурнов. Если бы Бренда не застрелила его, он бы застрелил ее и сына, а потом сделал бы с девушкой то же самое, что Олтон Блэквуд сделал с Сюзан Солленберг.
— Я все равно ничего не понимаю. Ты же не хочешь сказать, что Билли, Риз и Энди — одна компания, которая пыталась повторить преступления Блэквуда?
— Нет. Им нет нужды знать друг друга, если каждый из них имел тайного подельника, и подельник этот во всех случаях был один и тот же.
— Нет никаких доказательств того, что, кроме Билли, в доме Лукасов находился еще один преступник. И уж точно из окна с бедной девушкой, кроме Энди Тейна никто не выбросился.
— Если говорить о тех, кого мы можем видеть, то никто.
Лайонел откинулся на спинку стула. На его лице читалось раздражение.
— Кто ты, парень, и что ты сделал с моим напарником, который всегда говорил ясно и понятно?
Наблюдая за отражением кружащего в небе ястреба, Джон ответил:
— Я дважды ездил в психиатрическую больницу штата, чтобы повидаться с Билли Лукасом.
— Что ж, теперь Кен Шарп выпрыгнет из штанов.
— Он знает. Когда приехал первый раз, Билли назвал меня Джонни, хотя ему сообщили только мою фамилию.
— Не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, как это могло произойти.
— В тот вечер он позвонил мне по номеру, которого нет в справочнике. И я ему этот номер не давал. Позвонил по телефону, которого у него быть не могло. Повторил слово в слово фразу, которую произнес Блэквуд перед тем, как я его убил. Я никому не передавал его слова. Так что эту фразу мог знать только Блэквуд.
Лайонел долго оставался таким же молчаливым, как белесое небо, белое солнце и кружащий в стекле ястреб.
— Я не расследую случаи из «Секретных материалов», да и ты тоже. Выходи из Сумеречной зоны… а?