Чтоб услыхал хоть один человек

Акутагава Рюноскэ

Кланяюсь.

ПИСЬМО КОДЗИМЕ МАСАДЗИРО

18 июня 1918 года, Камакура

Кодзима-сан!

Пишу Вам потому, что Вы похвалили меня в «Мита бунгаку». Моё произведение не стоит того, чтобы хвалить его такому тонкому ценителю, как Вы. Недавно, перечитав новеллу, я буквально покрылся холодным потом.

Я не вправе возражать, so far [236] речь идёт о вторжении в сферу Вашего высказывания, когда Вы, касаясь пояснений, говорите, что моя приверженность к ним мешает по достоинству оценить произведение. Но у меня есть возражение против слов «пояснения в этой новелле». В моем повествовании переплетаются два слоя пояснений, внутреннее и внешнее. Одно из них явное – таких

много среди примеров, которые вы приводите. Другое – скрытое, которое отрицает (фактически оправдывает) тот факт, что отношения между его светлостью и дочерью Ёсихидэ можно было назвать любовью. Эти два слоя пояснений, связывая повествование, взаимно актуализируются – такова их сущность, поэтому ни одно из них не может быть опущено. Это, видимо, и привело к некоторой навязчивости. Разумеется, здесь сыграло роль и то, что новелла писалась для газеты, что выдвигает перед автором определённые условия. Если Вы скажете, что она недостаточно отделана, я соглашусь. Но это не столь уж важная проблема.

236

Здесь: поскольку (англ.).

И последнее, не могли бы Вы прислать восьмой (хорошо бы и девятый) номер «Мита бунгаку»? Вернулся только вчера и ещё никак не могу прийти в себя. Пришлось извиняться перед «Синсёсэцу» и «Синдзидай» за то, что не выполнил в срок своих обещаний. У нас была давняя договорённость, поэтому мне очень неудобно. Убедительно прошу Вас, уладьте это. Что писать, я уже решил. Это будет несколько загадочная вещь, которую я назвал «Пасть дракона». Сегодня просмотрел журнал сказок Судзуки-сана. Мне показалось, что все напечатанные в нем сказки лучше моих. Авторы старше меня, у них есть дети, и они, как мне кажется, прекрасно понимают внутренний мир ребёнка. Простите, Вы женаты?

Если я отправлюсь в путешествие раньше, мы могли бы встретиться в Токио.

Акутагава Рюноскэ

ПИСЬМО МАЦУОКЕ ЮДЗУРУ

19 июня 1918 года, Камакура

Мацуока Юдзуру-кун!

Только что вернулся из путешествия, настроение хуже некуда. Обещал написать для «Тюокорона» детективную новеллу и вот пишу нечто весьма странное. У меня чувство, что я проституирую свой талант, – тоска! К тому же, хоть я и пытаюсь писать детективную повесть, ничего, кажется, из этого не выйдет. (…)

Акутагава Рюноскэ

ПИСЬМО КОДЗИМЕ МАСАДЗИРО

22 сентября 1918 года, Табата

Кодзима Масадзиро-сама!

Завтра у меня свободный день, хочу написать сказку. Скорее бы закончить вторую часть «Цивилизованных убийц». Кумэ, наверное, уже говорил, что я получил письмо от Утиды Роана. Кстати, сегодня, когда я был в Токио, ко мне пришёл президент неизвестного мне «Общества чистого искусства Востока» и предлагал двести, а то и триста иен за то, чтобы я написал для них новеллу, – я просто ушам своим не поверил. Есть же такие нетерпеливые люди – всё они должны получить раньше всех. Но мне его предложение показалось таким несерьёзным, что я отказался. Теперь о Кэйо.

С будущего года намечается рост военно-морского флота, возрастёт и число учеников нашей школы, а это приведёт к тому, что увеличится количество часов.

К тому же опасность войны пока существует. Всё это означает, что придётся ездить в Йокосуку ежедневно – для меня это стало невыносимым. Если удастся уйти из школы и хотя бы в апреле будущего года вернуться в Токио, лучше преподавания в Кэйо ничего не придумаешь. В случае положительного решения мне всё-таки хотелось бы немного побездельничать. Вот мои планы, из них и исходите. Если необходимо, я готов встретиться с господином Саваги. В общем, Йокосука опротивела мне окончательно. (…)

Акутагава Рюноскэ

ПИСЬМО КОДЗИМЕ МАСАДЗИРО

21 октября 1918 года, Йокосука

Кодзима-сама!

Возвратился вчера из Токио и обнаружил Ваше письмо. Благодарю за хлопоты об университете. Что касается жалованья, то, поскольку речь идёт о возможности переезда в Токио, если оно и будет немного ниже моего теперешнего,

препятствием для меня это, разумеется, не послужит. Если не дадут два свободных дня, я удовлетворюсь и одним. (С апреля будущего года, кажется, будет свободным одно воскресенье.) Сейчас у меня пять часов в неделю. А до этого было двенадцать. С ноября по декабрь этого года – шесть часов, потом, до марта, – восемь часов в неделю. Самое неприятное, что, независимо от того, есть у тебя занятия или нет, согласно заведённому бюрократическому порядку, ты обязан находиться в школе с восьми утра до трёх часов дня. Вот и сейчас у меня два дня, когда я не веду занятий, но всё равно должен садиться в поезд и ехать в Йокосуку. Поэтому, если в университете будет даже десять часов в неделю, я восприму это как благо, поскольку после окончания занятий сразу же смогу возвращаться домой. Хорошо, если Вы всё это при случае расскажете Саваги-сану. С апреля намечается рост военно-морского флота, и я совсем пришёл в уныние. Причина, заставившая меня пойти на службу в Школу механиков, и рост военно-морского флота решительно несовместимы. Подробно писать почему, слишком утомительно. Перейду лучше к делам более приятным.

В будущее воскресенье приеду в Токио, может, зайдёте, поговорим. (…)

Свою новеллу я заканчиваю в огромной спешке, первую порцию отослал сегодня, поскольку Кумэ неожиданно закончил свою вещь. «Напугаю же я Акутагаву», – сказал он, отсылая последнюю часть в газету. Поступок возмутительный, но куда денешься, вот я и пишу день и ночь, не разгибаясь. А требование газеты написать как можно скорее, да к тому же ещё и определённого объёма (на тридцать – сорок номеров), – в таких условиях я совсем не уверен, что мне удастся создать что-нибудь стоящее. По словам Кикути, в газетной колонке «Покойное кресло» меня то хвалят, то ругают, и я очень рад, что это не напечатается в канагавском выпуске газеты – так спокойнее. Для меня лучше всего, если мои новеллы, печатающиеся в газете, не разбираются в ежемесячных обзорах.

Писать можно до бесконечности, поэтому заканчиваю.

Акутагава Рюноскэ

ПИСЬМО НИСИМУРЕ САДАЁСИ [237]

20 ноября 1918 года, Камакура

Нисимура Садаёси-кун!

Прочитав твоё письмо, я очень обрадовался. У меня вышло три книги, но в Йокосуке нет ни одной. В ближайшее воскресенье буду в Токио и оттуда вышлю тебе. (Не исключено, что первый сборник уже распродан.) Не такие уж это хорошие книги, но всё же прочти написанное твоим старым товарищем.

237

Нисимура Садаёси — школьный товарищ Акутагавы.

Нисикава по-прежнему старательно занимается, регулярно посещая лабораторию сельскохозяйственного факультета Токийского университета. Накахара, ходят слухи, ударился в разгул, но никаких подробностей не знаю. Иидзука должен был закончить Институт иностранных языков, но и он выпал из поля моего зрения. Цуцуи сменил место жительства и фамилию и занял видный пост в окинавской торговой фирме. Ямамото поступил в компанию Мицубиси и сейчас в Китае. Об остальных мне абсолютно ничего не известно. Я бы тоже хотел поехать в Китай, но у меня сейчас нет денег. Так что остаётся только хотеть. И завидовать тебе. Во всяком случае, прожить в Шанхае с месяц ты, я думаю, сможешь. Я бы тоже хотел поехать туда на месяцок. Достаточно прочесть выходящие сейчас в Китае порнографические книжонки, чтобы заинтересоваться цивилизованным варварством китайцев. В книжных магазинах Шанхая, наверное, много таких порнографических книжонок, если увидишь какие-нибудь, пришли, пожалуйста. Деньги – они не такие уж большие – я тебе сразу же вышлю.

Если весной будущего года приедешь в Токио, обязательно приходи повидаться. В Токио я бываю по воскресеньям. Мой дом в пригороде Токио в Табате. В остальные дни живу в Камакуре, префектура Канагава, откуда езжу в школу. Писать мне удобнее в Камакуре, быстрее получу. Хоть изредка присылай письма. Я пишу, проникая в самые разные проблемы, поэтому, если узнаешь что-нибудь интересное, напиши. Найти сюжет сейчас очень трудно – все мы страдаем от этого. Японские писатели, как правило, очень бедны и не в состоянии жить по-человечески – очень скоро они оказываются в тупике. До того как стать писателем, нужно заняться коммерцией, сколотить капиталец, чтобы можно было жить в своё удовольствие, – пожалуй, это самый верный путь.