Чтобы встретиться вновь
Шрифт:
– Обычно мужей интересует.
– О, но вы же больше не считаете меня своим мужем, разве нет? Вы желаете развестись со мной. – Он произнес слово «развестись» резко, словно хлестнул кнутом, одновременно сильно подавшись вперед.
Лилибет не дрогнула.
– Да, желаю.
Он улыбнулся, точнее – насмешливо усмехнулся, отошел и устроился в стоявшем неподалеку кресле.
– Что ж, очень хорошо, моя дорогая. У меня нет никаких возражений. – Он скрестил ноги, положил руки на подлокотники. – Каковы ваши условия?
Лилибет изумленно уставилась на него.
–
– Я вполне готов пойти навстречу любой разумной просьбе. Разумеется, денежное содержание. Дом. Вы можете забрать мальчика, хотя я рассчитываю, что мне будут сообщать о его успехах и, возможно, на ежегодные посещения. Кажется, вы удивлены.
– Признаюсь, да. – Спина, влажная от пота, прилипла к спинке стула. Лилибет выпрямилась. – Я думала, вы будете возражать.
– Ни за что на свете. Чего ради я захочу оставаться мужем женщины, которая делит постель с другим мужчиной? – Он произнес это холодно, расчетливо, впиваясь в нее взглядом, даже ни разу не моргнув.
Ее щеки обдало жаром. Щеки и почему-то кончик носа.
– Если и так, меня вынудили вы. Вы нагрешили в тысячу раз больше, чем я. В десять тысяч.
– Разве? Возможно, я позволил себе большее разнообразие, но значение имеет только сравнительное качество греха.
– Это неправда! Я никогда… Он не был моим любовником! До тех пор…
– Да бросьте, моя дорогая, – успокаивающим тоном произнес Сомертон. – Давайте не будем попусту тратить время на бессмысленное отрицание. Все эти годы его фотография лежала в вашей шкатулке с драгоценностями. – Он резко подался вперед, упершись ладонями в колени и напоминая паука. – В вашей шкатулке с драгоценностями.
Лилибет с силой моргнула. Он мог заставить ее плакать всего несколькими словами, произнесенными этим резким тоном, единственным злобным взглядом черных глаз, и она ненавидела его за это. Огромным мысленным усилием она заставила свои расшатавшиеся нервы успокоиться.
– Вы знаете, что когда-то мы с Роландом увлеклись друг другом. Это общеизвестно. Затем по воле Божьей я стала вашей женой. И я никогда не изменяла вам, Сомертон. Ни словом, ни делом, до тех пор пока не покинула Англию. До тех пор пока случай не свел нас снова…
С губ Сомертона сорвался сухой смешок. Он откинулся на спинку кресла.
– Случай! О, моя дорогая! Случай!
– Случай! – свирепо воскликнула Лилибет. – Я понятия не имела, что он в Италии, понятия не имела, что направляется в тот же самый замок! Мы откликнулись на объявление в «Таймс», ради всего святого!
– Я не видел такого объявления.
– Значит, называйте это промыслом Божьим. Или волей судьбы. – Лилибет крепко сжала подлокотники, впиваясь пальцами в резное дерево. – Все это время я отказывалась от самой себя, Сомертон. Я так сильно старалась быть хорошей женой! Хотела любить вас, забыть о прошлом, забыть об утраченных мечтах. Создать новые с вами. Но вы подняли кулак и разрушили их, вот просто так – своим обманом и неверностью, своими женщинами без числа, своим дурным нравом и холодностью. Я прожила шесть лет в бесконечной зиме, шесть лет в горечи и одиночестве, и лишь Филипп слегка согревал мое сердце.
Сомертон резко встал с кресла, подошел к окну и одним рывком отворил его, впустив в комнату ветерок.
– Его фотография, моя дорогая! Среди твоих драгоценностей!
– Я положила ее туда давным-давно, – спокойно произнесла Лилибет, следя за ним. – И ни разу не вытащила. Меня всего лишь утешало то, что она там лежит.
Он стоял у окна, жадно глотая воздух.
– Среди твоих драгоценностей, – повторил он почти неслышно; ветер относил его слова прочь.
– Я вам не изменяла.
За окном запела птичка, звонко и восторженно. Видимо, сидит на одном из тех одинаковых деревьев, что растут вдоль границы сада. Ароматы улицы, пряный запах кипарисов и сладкий – цветов, запах солнца на листве окутывали их обоих.
Над головой раздался удар и веселый смех. Сердце Лилибет заныло от тоски.
– Надеюсь, вы приставили к нему какую-нибудь няню, – сказала она.
Он отвернулся от окна, облокотился на него, упершись ладонями в старый деревянный подоконник.
– Разумеется. Его прежнюю няню, которую вы бросили в Милане.
– Узнав, что она носит вашего ребенка.
Он пожал плечами.
– Вообще-то не моего. Я всегда предпринимаю самые тщательные меры предосторожности, чтобы избежать подобных неприятностей. Надо полагать, какого-нибудь лакея.
Щеки снова обдало жаром. Чтобы скрыть смущение, Лилибет заговорила высоким будничным голосом:
– В любом случае, думаю, нам следует вернуться к нашему делу.
– К делу?
– К условиям развода. Мне бы хотелось завершить дело как можно быстрее.
– Да, конечно. – Оттолкнувшись от окна, Сомертон вернулся в кресло, закинул руки на спинку и уставился на нее мрачным взглядом. – Тысяча фунтов в год вас устроит?
– Мне не нужны ваши деньги.
– Разумеется, если вы снова выйдете замуж или примете покровительство какого-нибудь мужчины, я буду вынужден прекратить выплаты. Впрочем, вы со своим личиком сумеете найти достаточное количество глубоких карманов, чтобы и дальше жить, как вам нравится, даже несмотря на слово «развод», прилагающееся к вашему имени. – Он говорил ровным голосом, но костяшки пальцев, сжимавших резную позолоченную спинку кресла, побелели.
– Я уже сказала, что не приму ваших денег.
– Если пожелаете, я предоставлю вам дом в городе, но рассчитываю, что до отъезда в школу Филипп будет проводить не меньше шести месяцев в году в деревне как ради его здоровья, так и ради нравственного развития.
– Нравственного развития? О, вот это особенно отрадно слышать, – сказала Лилибет. – Из ваших-то уст.
– Вдовий дом в моем имении будет приведен в порядок, если он вас устраивает. Филипп, как будущий граф, должен хоть что-то знать о земле, которую наследует. С юридической точки зрения я исхожу из того, что он действительно мой сын.