Чтобы жить
Шрифт:
После той встречи мне неоднократно приходилось видеть командарма у нас в полку. Пожалуй, мы видели Батю даже чаще, чем комдива Ларушкина. И каждый его приезд - обстоятельное, взыскательное изучение положения дел в части. Недаром летчики любили, чуть передразнивая Батин говорок, повторять: "Батя прилетит и пройдется мокрой тра-а-пкой начальству по бр-р-у-ху!"
Красовский прилетал, вникал, наметанным глазом определял наши промахи, с интересом присматривался ко всему, что могло пригодиться в других частях армии. Память у Бати была отменная, и, пожалуй, о каждом из нас он знал больше, чем мы друг о друге...
Меня ему никто не представлял, и,
– Ну что, Куманичкин, все воюешь?
– командарм в упор разглядывал меня, а я лихорадочно соображал, откуда он меня знает и почему он здесь?
– Воюю, товарищ генерал!
– стараясь придать лихость голосу, ответил я.
– А как воюешь?
– Как все!
– бодро ответил я. И политично добавил: - Бывает хорошо, а бывает - плохо!
– Вот это уже ерунда, - заметил Красовский.
– "Как все" - это не ответ. У тебя должно быть только "хорошо"! Ясно?
– Так точно!
– ответил я, хотя, признаться, не очень понял, за что меня упрекнул командарм.
– Он тебя не упрекнул, - объяснил мне Павел Федорович, когда я спросил его об этом.
– Он тебя похвалил. Учти это. Просто ты в первый раз с ним разговаривал и еще не знаешь Батиной манеры.
Позже я понял его манеру вести разговор. В коротких вопросах командарма всегда скрывался какой-то особый смысл. Цепкий Батин взгляд буравил тебя насквозь, и твои ответы, очевидно, тут же соотносились с внешними впечатлениями командарма. Батя как бы ненавязчиво предлагал собеседнику: "Думай! Думай об истинном смысле моих вопросов. Разгадаешь - молодец! Значит, я в тебе не ошибся!"
Мы часто говорим о демократизме начальства, умиляясь: "Вот-де, большой руководитель, а не кричит на подчиненных. И в обращении прост - всех по имени-отчеству величает, за ручку здоровается, не чурается людей". В сущности говоря, такое представление о демократизме руководителей исходит из рабской психологии, согласно которой человек, которому вверена сегодня твоя судьба, волен и оскорбить тебя, и унизить, и распорядиться твоей жизнью по своему усмотрению. А раз начальник не кричит, не обзывает, руку лично пожимает демократ! Куда там!
Демократизм нашего командарма был иной природы - Степан Акимович был уважаем армией, потому что сам уважал окружающих. Мы видели его и на стоянках боевых машин, и на КП, и в минуты тяжелейших боев, и в минуты отдыха. Он был одинаково ровен и вежлив и в разговоре с командиром дивизии, и в разговоре с сержантом-техником. Но, повторяю, не в этом дело. Любой, кто встречался в то время с Красовским, не мог не увидеть, с какой живейшей непосредственностью интересуется командарм твоей личной жизнью, с каким доверием относится Батя к окружающим.
Доверие и уважение к людям - вот, пожалуй, важнейшие источники Батиного демократизма. Когда в труднейшие дни Курской битвы мы потеряли двух отличных командиров 88-го и 40-го полков - майора Рымшу и Героя Советского Союза майора Токарева, командарм смело выдвинул на эти должности молодых летчиков из этих же полков. Надо сказать, что под стать командарму были и руководители политотдела армии - член Военного совета генерал С. Н. Ромозанов и начальник политотдела армии генерал А. И. Асауленко. Они пользовались большим уважением в частях армии.
Батя умело решал любой насущный вопрос, каким бы сложным и запутанным он ни казался. Подумаешь, скажет читатель,
В послевоенные годы служба свела нас на востоке страны. Мне часто приходилось беседовать в те годы со Степаном Акимовичем, и каждая такая беседа доставляла истинное удовольствие (хотя, как вы понимаете, большинство из них носило служебный характер). Иногда эти беседы длились несколько часов и состояли не только из разборов или указаний командующего. Красовский - один из самых внимательных слушателей, каких я знаю. Вот он сидит, полузакрыв глаза, в своем кресле, вслушиваясь в мой ответ на заданный вопрос. Я говорю довольно долго, сам чувствую это, но здесь уж ничего не поделаешь - вопрос требует обстоятельного ответа. Кажется, что Красовский слушает меня невнимательно, думая о чем-то своем, но я знаю, что генерал работает, все-все, сказанное мной, выстраивается сейчас перед Степаном Акимовичем в стройную цепочку фактов, соображений и выводов, что, когда я закончу, последуют точные и четкие предложения командующего. Красовский не перебивает меня, ждет, когда я выскажусь полностью, чтобы подвести итог выслушанному. И я знаю, что ничто не ускользнуло от внимания генерала, что каждая мелочь им зафиксирована, соответствующим образом оценена и тоже включена в систему соображений командующего, которые мне, в свою очередь, предстоит услышать.
О том, что для Бати не было мелочей, свидетельствует вот какой эпизод, относящийся ко времени боев на Украине. Мы стояли тогда в Тростянце, вылетая в основном небольшими группами и, как правило, по ракете. Задачу нам ставили уже в воздухе. После напряженных июльских боев под Белгородом работа казалась нам относительно спокойной, и мы вспомнили о своей внешности: недалеко от КП полка расположился парикмахер, к которому потянулись свободные от полетов летчики.
Первым, естественно, оказался перед парикмахером Михаил Семенцов.
– Под Красовского!
– решительно приказал он нашему цирюльнику.
Все захохотали: голова Бати блестела как бильярдный шар.
– Может быть, все-таки бритый бокс?
– осторожно спросил парикмахер.
– Никаких бритых боксов, - Михаил победно оглядел собравшихся.
– Не хочу терять своей индивидуальности!
Бритый бокс - наиболее популярная в то время среди нас прическа: очень короткая стрижка сзади и нечто вроде "оседлеца" запорожцев спереди. Семенцов был прав: "бритый бокс" делал нас всех в чем-то похожими, но кто тогда думал о красоте? Пострижен - и ладно! Дошла очередь и до меня. Парикмахер обрил мне полголовы и только было приготовился брить дальше, как раздалось:
– Немедленный вылет!
Я рванулся к самолету. Голова в пене. Встречные шарахаются, смеются вслед. Техник помог мне надеть парашют, я прыгнул в кабину, натянул на голову шлем и во главе шестерки самолетов поднялся в воздух.
Бой был удачным. Когда же я зарулил после приземления на стоянку, то увидел, что недалеко от нее стоят три человека. Пригляделся - Батя, командир корпуса Галунов и П. Ф. Чупиков. Вылез из кабины, докладываю по всей форме:
– Товарищ командующий!..
– Ладно, ладно, знаю, - перебивает мой доклад Красовский.
– Ты лучше скажи, куда салфетку дел?